Дети войны

Нашими вожатыми были молодые учителя или старшеклассники, которые сами с удовольствием играли с нами. Самой любимой была игра в «Пакет», длившаяся целый день. На утренней линейке отряд получал от начальника лагеря конверт с заданием, и начиналась азартная беготня от этапа к этапу с выполнением разнообразных промежуточных заданий, пока пакет не будет найден. Игра требовала полного участия каждого пионера, развивала чувство товарищества. Например, пока каждый не скажет безошибочно скороговорку, отряд не получит очередного задания.

Занимались мы и полезными делами: собирали лекарственные травы, сушили их на чердаках своих дач, а в конце смены сдавали их в госпитали. Вывозили нас также на колхозные поля, где мы выдергивали сорняки на морковных и свекольных грядках или собирали колоски, оставшиеся после жатвы. Все делалось без перчаток, голыми ручками.

А война все шла и шла. Мы пели много военных песен, особенно в строю, под них было легко держать шаг. Больше всех я любила «Песню защитников Москвы», особенно ее припев:

Мы не дрогнем в бою

За столицу свою,

Нам родная Москва дорога,

Нерушимой стеной,

Обороной стальной

Разгромим, уничтожим врага!

Несмотря на суровое время, мы оставались детьми, шалили, лазали по деревьям, ссорились, мирились, радовались, когда на полдник нам давали светлый, как какао, комочек горького американского шоколада. И мы безоглядно верили, что у нас счастливое детство.

Всю смену мы готовились к прощальному костру. Костер был кульминацией пионерской жизни. Место его проведения подготавливал дежурный отряд. На берегу озера чертилась большая звезда с большим кругом для костра в центре и пятью маленькими кругами для костерков в ее лучах. Для костра заготовляли большое количество хвороста, а чтобы звезда была красной, надо было из битого кирпича натереть немало порошка.

С наступлением сумерек отряды с теплыми вещами и одеялами тянулись к озеру, располагались вокруг красной звезды. Право разжечь костер предоставлялось лучшим пионерам, тем, кто больше всего сделал для своего отряда или лагеря. После приветствия и напутствия начальника лагеря начинался концерт.

Небо темнело, на нем загорались звезды, искры от большого костра взлетали ввысь, и казалось, что там, далеко зажигаются новые звезды. А у костра пели и плясали свои звездочки. Возвращались к своим дачам за полночь, утомленные, но счастливые.

И сегодня, через многие десятилетия я испытываю глубокую благодарность к людям, создавшим нам в годы войны беззаботный и светлый мир детства.

Григорий Рахутин

Что я скажу папе?

Памяти родителей

Лето 1941 года. Днепропетровск. Ночь. Объявлена воздушная тревога. Мама с трёхлетней сестрёнкой на руках и старшим десятилетним братом бросились в бомбоубежище. Я из любопытства вышел на балкон. В тёмном небе два прожектора высветили силуэт немецкого самолёта. Вокруг вспыхивали разрывы зенитных снарядов. Зрелище завораживающее. Мама отдала на лестнице соседям дочку, чтобы отнесли в бомбоубежище, и вернулась за мной. Оторвала меня от перил балкона, и быстро потащила вниз по лестнице.

Папа, как и другие призывники, заранее знал, куда явиться в случае объявления войны. И его с нами в тот момент уже не было.

Нашей семье, как семье фронтовика, предложили прийти на вокзал с пожитками к определённому времени. Там мы сели в товарный вагон, и отправились в эвакуацию на Южный Урал. Ехали несколько дней. Помню, на всех произвело впечатление сбывшееся пророчество цыганки. Она сказала одной старухе, что та умрёт в дороге. И швейная машинка, висевшая на вбитом в стенку вагона большом гвозде, упала ей на голову и убила. Возможно, цыганка увидела эту швейную машинку и поняла, что произойдет.

Ехали несколько дней. В Челябинске беженцев высадили и распределили по соседним деревням. Деревня Грачёвка в Челябинской области. Большая комната в деревенском доме тускло освещена светом из двух окон. В комнате две «полноразмерных» и две «укороченных» кровати, огромный шкаф, стол и четыре табуретки. Эту комнату выделила нам деревенская женщина, мужа и сына которой забрали на войну.

Я болел бронхиальной астмой, при которой нельзя делать уколы пенициллина. А мне сделали. И начался жесточайший приступ. Мне не хватало воздуха. Я задыхался. Наконец, поднялся во весь рост, упал на другую сторону кровати. И отключился.

Находящаяся рядом мама чуть не потеряла рассудок. Но вспомнила, что когда-то читала книгу, в которой человека спасли искусственным дыханием. Она стала поднимать и опускать мои руки и при этом непрерывно кричала:

— Гриша! Я тебе не дам умереть! Что я скажу папе? Гриша! Я тебе не дам умереть! Что я скажу папе?

Длилось это довольно долго.

Плохие вести, как известно, распространяются быстро. В комнату зашли женщины.

— Перестаньте мучить покойника, — сказала одна из них.

— Уйдите отсюда! — закричала мама. — Гриша, я тебе не дам умереть…