Дети войны

Новые дома — это станция «Новая» по Казанской железной дороге. Мы ездили в центр только электричкой, это было удобно. Однажды я попала в ужасную толкучку, и меня помяли. На следующий день с сердцем творилось непонятное: в нем что-то жарко переливалось и булькало, боль такая, что невозможно сдвинуться с места. Дома никого не оказалось. Может быть, мама была в командировке. Помню, как я с большим трудом, плача, еле-еле передвигалась, держась за какой-то забор. Я добралась до заводской поликлиники и нашла того единственного врача, о которой знала от мамы — Ефанову. Потом мне мама говорила, что она гинеколог. Но тогда я этого не знала, мне было 16 лет, и я не могла двинуться от боли.

Врач, в лучших традициях советской медицины, меня выругала, пристыдив: «Такая молодая, как не стыдно!» В те времена считалось, что сердце имеет право болеть только в старости. Я ушла, не получив никакой помощи, даже словом. Через три дня все постепенно утихло, но что это было, я не поняла. Может быть, это была реакция на сильное давление в области сердца, когда меня помяли в электричке? От удара в область сердца умирают…

Но я не умерла, война закончилась, и жизнь постепенно налаживалась.

К прискорбию нашего Союза литераторов Лилит Николаевна Козлова уже не сможет вместе с нами встретить 75-ю годовщину Победы.

Кем стала строптивая девочка-подросток, рассказавшая нам о своём военном детстве? Писатель. Поэт. Доктор биологических наук. Профессор-физиолог. Её исследования психофизиологических особенностей человека легли в основу публикаций о творчестве Марины Цветаевой.

И ещё Лилит была спортсменкой: альпинист, слаломист, перворазрядник по сплаву по большим и малым рекам. 95 ярких, деятельных лет щедро отмерила жизнь этой замечательной женщине — матери четырёх дочерей.

Наталья Коноплева

Я помню себя очень рано

Воронеж

Помню себя очень-очень рано. Я запомнила в подробностях крыльцо дома и двор, где мы с мамой были в эвакуации в Ульяновске, когда мне было 9 месяцев. Папе, который перевез нас с мамой туда, вырвавшись на три дня из-под Сталинграда, я много лет спустя рассказывала про высокое деревянное крыльцо и пожилую хозяйку дома, и старую добрую собаку во дворе, и слово «Ульяновск» в моем сознании — и он все это с удивлением подтвердил!

Наташа и мама, 1943 г.

Потом мы вернулись в свой разоренный разграбленный дом в Москве. Какие-то дяденьки клали в комнате печь из кирпичей, чтобы нам не замерзнуть. Но эта печь требовала много дров, и тогда посередине комнаты поселилась железная печка-буржуйка, которую топили газетами и щепками. Она была на четырех тонких железных ногах, похожая на домашнее животное. У меня отношения с печкой были напряженные, несколько раз я обжигалась об ее железные бока…

Да, так про Воронеж. По пути из эвакуации мы в него и попали. В поезде я всю дорогу смотрела в окошко. Вдоль дороги рядами стояли печи. Большие русские печи с зияющими устьями и с каменными трубами в небо. Ничего я не спрашивала, может, еще и говорить-то не умела. Но эта картина так и стоит у меня перед глазами. Многие годы спустя я поняла, что деревянные избы сгорели, а каменные печи остались…

Мы подъезжали к Воронежу. Военная разруха была везде и выглядела обычной. Но здание вокзала было нарядного желтого цвета! Может быть, уцелело от разрушения, а может быть, успели отремонтировать. Здесь в первый раз мои черно-белые воспоминания детства стали цветными. Слово «Воронеж» всегда связано у меня с радостным желтым цветом. И еще одно яркое воспоминание: безумно вкусный пшенный суп, которым накормили нас на вокзале, тоже ярко-желтый. Как же я была голодна, если сваренная на воде пшенная крупа оказалась такой незабываемо вкусной! Я потом много лет любила пшенный суп и пшенную кашу, как счастливое воспоминание об утоленном детском голоде. И всегда при этом вспоминала Воронеж.

Ехали мы из эвакуации со многими пересадками, на перекладных, и всю дорогу мама несла наши пожитки, да еще меня на руках. В людском водовороте войны она оказалась одна с маленьким ребенком. Мама была здоровая и сильная. Но как же ей было трудно и страшно! Помню, в дороге мы ночевали с ней на полу в какой-то избе, накрытые тяжелым тулупом. И помню чей-то разговор, что дальше идти нельзя, там волки. Недавно женщину с девочкой загрызли…

После всех передряг, которые мы тогда перенесли в пути, Воронеж был раем. Я всегда буду чувствовать к этому городу любовь и благодарность.