Дети войны

Это корабль, и я в каюте. Почему так темно? Неужели наступила ночь, неужели это был белый сон и я не смогла добраться до Коула и Кори?

Я закрыла сундук, и в этот миг новая волна взметнула пол. Я прижалась к тяжелой крышке, вцепилась в медные ручки сундука. Он привинчен к стене – будет моей опорой, не даст морю играть со мной.

Во рту был вкус желчи и черного порошка. Я зажмурилась, стараясь представить, что подо мной не волны, а небо, что мы летим, а не боремся с бездной. «Представь, что это крутой вираж», – кто сказал мне это? Когда?

Моя вахта закончилась на рассвете. Я стояла на корме, смотрела на восток, скрытый облаками, и гордилась собой. Все два часа я простояла на посту, и меня не тошнило, сердце не падало при каждом ударе волны. Я крепко держалась за канат: черные тросы, напоминавшие о доме, тянулись теперь из конца в конец корабля, чтобы никто не ходил без страховки. Ветер хлестал, обжигая кожу, но я улыбалась.

«Погода портится», – сказал Рэул, дежуривший вместе со мной.

Я рассмеялась. Нас шатает, волны бьют в борта, мы идем под единственным парусом на первой мачте – куда еще портиться погоде? Но Рэул взглянул на меня серьезно и указал на небо. Ветер растерзал и унес мой смех.

Облака над нами были высокими и рваными, синева неба проступала в просветах. Но восток заслоняли тучи, непроглядные, плотные. Ветер бил оттуда, темная облачная пелена поднималась стеной.

Мы стояли и смотрели, как она растет, становится все выше, клубится. Палуба под нами шаталась все сильнее, каждый рывок – резче и внезапнее предыдущего. Небо темнело, словно время шло вспять и рассвет превращался в ночь. Тошнота свивалась, поднималась к горлу.

Когда вахта кончилась, Рэул сказал: «Идем вниз» – и увел меня в трюм.

Сколько я пробыла там?

Я попыталась вспомнить и не сумела.

Внизу было душно. Я сидела у стены – она кренилась, взлетала и падала, то слабей, то сильней, каждый миг был непредсказуемым и смутным. Трюм казался огромным – койки были подняты, пристегнуты к стенам, вещи убраны в тяжелые сундуки. Те, кто не страдал от качки, шутили, их голоса звучали бодро, но страх, витавший в воздухе, был сильней. Постыдное чувство, от которого так хотелось избавиться.

Я пила раствор черного порошка, и он помогал на время. Но потом внутренности вновь сводила резкая боль, скручивала меня, прижимала к полу.

«Представь, что мы летим, – говорил мне кто-то. – Представь, что это крутой вираж!» Чей это был голос? Анкэрты? Раши?

В конце концов я не выдержала – воспоминание об этом было смутным, как сон. Вдоль шатающейся стены я добралась до лестницы, вскарабкалась по ступеням. Сквозь шквал соленого ветра дошла до каюты, упала на кровать.

Неужели я спала так долго, что наступила ночь?

Я отпустила сундук, схватилась за край кровати. Цепляясь за нее, перебралась к двери – она стонала под напором ветра, скрип досок походил на голос умирающего зверя. Сперва дверь не поддавалась, словно кто-то навалился на нее снаружи, но потом распахнулась. Я шагнула за порог и упала на палубу.

Струи воды били меня, не давая встать: косая стена ливня, ветер, грохот грозы и соленые брызги. Тьма клубилась над головой, сизые и черные тучи, близкие и страшные. Вода текла за воротник, одежда промокла насквозь. Я приподнялась, чтобы схватиться за ближайший канат – и в этот миг мокрая палуба взметнулась, швырнула меня на стену каюты.

Я успела увидеть борт корабля и волну над ним – пенящуюся, огромную, – и корабль качнулся вновь, соленый поток обрушился на палубу.

Кто-то схватил мою руку – плечо откликнулось горячей болью, – не дал морю унести меня.

– Бета! Почему ты не внизу?!

Сквозь грохот волн и шквала я узнала голос Армельты. Лицо ее было скрыто шлемом и потоками воды, крылья распахивались и закрывались, словно не подчинялись ей, черные пластины в них выли от ветра.

Армельта помогла мне подняться, и я схватилась за канат. Вода, соленая и пресная, хлестала со всех сторон, не давая перевести дыхание, но я сумела выговорить:

– Мне плохо там.

– Тогда иди в каюту! – Армельта указала на вход, и я была уверена – сейчас она силой затолкает меня внутрь.

Но Армельта вдруг замерла. Я прислушалась вместе с ней и сквозь шум грозы различила крики. Мне показалось, что я слышу голос Мельтиара и, может быть, Киэнара, – но новый раскат грома заглушил все.

– О нет, – сказала Армельта и сорвалась с места.

Она помчалась вперед, хватаясь за черный трос. Я хотела последовать за ней, но опора вновь ушла из-под ног, на миг все стало черным. Не выпуская канат, я рухнула на мокрые доски палубы и осталась лежать, не в силах встать и сделать хоть шаг.

29

Я поднимаюсь из трюма, и небо рушится на меня стеной воды. Дождь – или море – бьет наискось, соль обжигает ладони, волдыри на них горят. Не слушая боль, я хватаюсь за черный трос – в нем голос нашего дома, нашего мира. Молния раскалывает небо, палуба кренится, я едва держу равновесие, но иду к переднему мостику.