Дети выживших

Аррант Радас объехал укрепления, проверил, как разместились граждане в казармах, выстроенных возле стены.

Казармы были огромными и могли вместить до десяти тысяч воинов. Сейчас они вмещали тысячу двести пехотинцев и восемьсот всадников. Всадники поселились отдельно — в их казарме был водопровод, а лошади поставлены в стойла в конюшне, не уступавшей размерами казарме.

Начальник конницы, владелец рабов и кораблей Фарис привез с собой дворню, несколько повозок с продовольствием и вином, и в первый же вечер устроил симпосий, на который пригласил самых почтенных всадников.

Пока всадники пили разбавленное вино и предавались разговорам о ценах на соль и рабов, в темной, продуваемой всеми ветрами казарме пехотинцев эль-менцы разводили костры и варили полбу.

Они были свободными гражданами, но слишком бедными, чтобы воевать. У многих не было своих доспехов, они брали мечи, щиты и дротики в аренду в государственном арсенале. Стоимость аренды отнималась от жалованья, которое получали пехотинцы за каждый день службы.

Радас вошел в громадное, выложенное из дикого камня, помещение. Присел у первого же костра. Люди потеснились. Здесь не было никакой мебели, только вдоль стен лежали охапки прелой старой соломы, на которой новобранцам и предстояло спать.

— Если здесь всегда так дует, пожалуй, лучше натянуть палатки, — сказал десятник Теор. В Эль-Мене он служил в портовой канцелярии оценщиком грузов.

Радас пожал плечами.

— Вряд ли мы здесь задержимся надолго. Если завтра не будет новостей, я прикажу разбить палаточный лагерь, поближе к Стене. Там меньше дует.

— А какие могут быть новости? — спросил толстый одышливый Бари. — Не полезут же хуссарабы на Стену?

Радас погладил бородку и сказал:

— На Стену они, может быть, и не полезут. Но могут попытаться пройти по горам, или сделать подкоп.

— Я слышал, они хорошо воюют на равнине, а в горах они воевать не могут. В пешем строю они не умеют ходить.

— Все мы что-то слышали, — ответил Радас. — Но еще ни разу не встречались с ними.

Издалека, из казармы всадников, донесся взрыв хохота.

— Всадники уже пьянствуют, — сказал Бари. — Не пора ли и нам?

Радас поднялся.

— Удачного вечера. Только не проспите утреннюю перекличку.

Он прошел сквозь всю казарму, переговорил с десятниками. В следующем помещении было теплее и светлее. Здесь горели светильники и были устроены лежанки — это была комната для командиров: сотников и их помощников.

— Аррант принес новости? — спросил сотник Антир, из пограничной стражи. Он был одним из немногих здесь кадровых военных, служивших в армии с юности.

— Новостей, слава богам, пока нет, — ответил Радас.

— А должны быть? — спросил другой.

Радас сказал:

— Разведка послана, стража в горах и на башнях усилена. По побережью выставлены караулы…

— Зачем они там, на побережье? — беспечно спросил Антир. — Хуссарабы боятся морской воды, я это знаю точно. Ни один не сядет в лодку, если только его не связать.

Радас кивнул:

— Я тоже это знаю. Но у хуссарабов служат и аххумы, и даже каффарцы. А какие они мореходы — все знают.

Когда он вышел, приказав на рассвете явиться к нему, Антир ухмыльнулся:

— Завтра будут учения. Устроим новобранцам праздник!

Арманатта

Ночью каан-бол и Шаат-туур выехали в степь. Старик учил мальчика определять направление по звездам.

— Звезды, как люди, движутся по кругу. Сейчас мы почти на перевале, разделяющем север и юг. За перевалом совсем другие звезды. Некоторые звезды гаснут, а некоторые внезапно загораются, будто кто-то то гасит, то разводит небесные костры. Вон тот четырехугольник называется Адам-Кугурлун: Люди ушли. Он виден почти всегда, если, конечно, небо безоблачно, но чем дальше за перевал, тем ниже он над землей. А вот эта звездная дорожка — Каскур-джал, Волчья дорога. Если ты окажешься в степи один и заблудишься, дождись ночи и смотри на звезды. И первым делом ищи вон ту яркую звезду на хвосте созвездия Маленькой лошади, Ат-Бол.

— Я знаю! — сказал каан-бол. — Эту звезду называют Екте, Нет слёз!

— Да, — кивнул Шаат-туур, — Екте. И она всегда показывает на север. Белая звезда, которая ведет в Тауатту.

Шаат-туур вздохнул. Екте в этих краях стояла совсем низко над землей — всего на несколько локтей. А если идти дальше на юг — она исчезает вовсе. Не надо хуссарабам идти дальше, нет, не надо. Потеряют звезду — заблудятся, потеряют дорогу к дому…

Вокруг был степь, но эта степь была чужой. Степь в Тауатте совсем другая, и Шаат-туур снова вздохнул, заметив темные очертания горных хребтов, которые ограничивали справа и слева чистое звездное небо.

Голубая степь бескрайняя. Волнуется волна за волной седой ковыль, орлы парят в поднебесье. От урочища к урочищу ведут вытоптанные стадами дороги. Вдоль дорог стоят каменные идолы с выщербленными глазами. Кто их поставил и когда — никто не знает, даже Шаат-туур.

Камень этот тверд, мальчишки часто точат об него ножи. Касается щербатая сталь темных щербатых ликов, взвизгивает, высекая искру…

— Дедушка, — тихо сказал каан-бол, прислушиваясь к далекому вою волков. — Почему у звезд есть имя, а у меня — нет?