Дети взрослым не игрушки

– Да, детский дом, вы все-таки правы. Потому что был разрыв и на момент взросления не было собственно семейных ритуалов, не было естественного выхода из родительской семьи в свою собственную. А у мужа, видимо, тоже не сработало, да и было ли оно в его семье? Сейчас ведь не везде…

– Я понимаю. А сейчас это еще можно поправить?

– Ну разумеется, можно. Вы взрослые разумные люди. Придумываете симпатичные, нравящиеся вам обоим или полезные в домашнем хозяйстве ритуалы, записываете, чтобы не забыть, и начинаете сознательно соблюдать. Дети осведомлены и тоже вынуждены соблюдать – «у нас в семье так принято». Это дополнит вашу семейную картину и даст ощущение экзистенциальной устойчивости.

– А вот этих слов можно не надо? Я их не понимаю. И примеры приведите, пожалуйста. Чтоб я до конца поняла, об чем речь.

– Каждую весну, когда цветет черемуха, вы с мужем ездите кататься на лодке. Плывете, смотрите и нюхаете. Вечером каждую субботу перед сном читаете вслух стихи. Кому какое нравится. По одному стихотворению на человека. Каждый год перед Первым мая у вас в доме генеральная уборка. Перед сном вы поете с детьми песенку из «Спокойной ночи, малыши». Следите за объявлениями и раз в год всей семьей ходите в оранжерею, когда цветут азалии, а потом заходите в ближайшую кондитерскую и едите там сладости сколько влезет… Еще надо?

– Спасибо, я поняла.

* * *

На усвоение ритуала и нормализацию Полиного укладывания ушло около двух недель.

Анфиса, у которой на самом деле высокий интеллект и хорошее чувство юмора, так весело и искренне смеялась над своими «тревожными записками», когда видела все это перед глазами на бумаге, что довольно быстро (приблизительно через два месяца) надобность в них отпала. И прыщи прошли. Иногда, когда «накатывает», девушка просто рвет на мелкие клочки пустую бумажку с воображаемым текстом и спускает клочки в унитаз. Этого хватает.

Ирина – максималистка и с ходу попыталась заритуализировать жизнь семьи до предела. Муж взмолился о пощаде. Постепенно все пришло к какому-то компромиссу. По словам Ирины, она в себе пока особых изменений не чувствует, но вот дети буквально за пару недель выучили и приняли все семейные ритуалы на ура, однозначно стали менее тревожными, а у младшего даже без всякого изменения диеты прошел диатез.

Хранитель печалей

– Мы вас очень просим, помогите нам! Сделайте хоть что-нибудь! Мы всё думали, оно само как-нибудь, нам так и психолог когда-то сказал, а оно никак. Ну и сколько же можно, невозможно уже… Нам и в гимназии говорят: обратите внимание и сделайте уже что-нибудь, это как-то странно, мешает, мы не можем это терпеть и не замечать, но не знаем, как правильно реагировать, и надо с кем-то проконсультироваться и принять какие-то меры… А мы обращаем, конечно, но мы и сами в затруднении: это вообще нормально или как? Хотелось бы уже знать и делать что-то, а что? Вот мы к вам пришли…

Мама, бабушка и дедушка. Все говорят громко, долго, перебивая друг друга, и самым удивительным образом в их тройном монологе нет ни грана информации. Я вежливо и внимательно слушаю троих взрослых людей несколько минут и в результате знаю о происходящем в их семье ничуть не больше, чем в тот момент, когда они только вошли в мой кабинет.

Девочка Милослава – дочка и внучка – с ними. Грустная, узкоплечая, большеглазая, сидит на стуле, подсунув ладошки под худые бедра, и молчит. Да и куда же ей против них! На вид Милославе лет десять-одиннадцать.

– Ей же уже скоро двенадцать лет будет! – случайно улавливаю первую конкретную информацию из потока родительского красноречия.

Интересно, что же мне теперь делать? Сказать им: а теперь давайте еще раз, сначала и конкретно? Или попросить их замолчать и обратиться к самой девочке?

– Вот вы сейчас спросите у нее: кто она такая?! – громогласно возглашает дедушка.

Что ж, предложение ничуть не хуже всего прочего, думаю я и послушно спрашиваю:

– Милослава, кто ты? – ожидая в ответ услышать что-нибудь вроде «кошечка», «белочка», «фея винкс» и т. д.

Бегство девочки в фантастические, литературные или мультфильмовские образы от таких активно-инвазивных родственников видится мне вполне естественным. Правда, несколько смущает упоминание гимназии и школьных учителей. Она что, и в школе представляется белочкой-кошечкой, мяукает или орешки грызет? Тогда дело, возможно, серьезней простого внутрисемейного эскапизма…

– Я – хранитель печалей, – тихо и спокойно отвечает девочка.

– Вот! – дедушка обвиняюще вытягивает узловатый палец в сторону внучки. – Видите?!

Мама и бабушка качают головами, как китайские болванчики.

– Выйдите, пожалуйста, все, кроме Милославы, – твердо говорю я. – Когда будет нужно, я вас позову.

* * *

Конкретную информацию из девочки приходится вытягивать. Вытянутое достаточно удивительно, но, похоже, совершенно соответствует ее внутренней реальности.

Милослава и вправду считает себя хранителем.