Дети золота, дети песка

Хейд вновь опускает взгляд, смотря на обманчиво спокойный лед. С каждым мгновением страх душит ее только сильнее, толкает назад, призывая бежать, как никогда она не бежала. Вспоминает Ворона то, как втроем спасались они от разъяренного тролля во время посвящения, и губы ее трогает легкая улыбка. Сейчас это кажется таким далеким и даже забавным, хотя в тот миг она была практически уверена в том, что погибнет. Хейд помнит, как кричали Ове и Ренэйст, что бежали по тонкому льду прямо за ней, как рычал тролль, не желая упускать свою добычу. То, что она чувствует себя по-настоящему живой лишь на грани гибели, даже не странно. Их народ всегда находит свое спасение в смерти, разве не так? Они погибают во славу богов, во славу собственного рода, ищут кончину свою в битве, не признавая иную смерть достойной. Дети богов не погибают от старости, они погибают тогда, когда Один их призовет.

Видимо, ей суждено быть позором своего рода. Она даже умереть не может так, как хочется другим.

В одно мгновение вокруг нее словно бы исчезают все звуки. Наступает тишина, полная и блаженная, и все эмоции внутри ее тела просто затихают. Хейд чувствует себя пламенем свечи, чей фитиль уже догорает. Пламя еще есть, но оно такое слабое, что заранее готовишься к тому, что оно вот-вот погаснет. Этот миг не настал, и все остальные проходят в его ожидании. Малейшее дуновение ветра – и все закончится.

Хейд не думает ни о чем. Ее голова пуста, а сердце холоднее этих вод. Она практически уверена в правильности своего решения. Лучше исчезнуть вовсе, чем жить по указке матери.

И тогда Хейд шагает вперед.

Выпрямленные ноги с силой ударяются об лед, на который Ворона падает всем телом, постепенно соскальзывая вниз. Она не делает вдох, чувствуя, как медленно торс ее погружается в воду, и лишь закрывает глаза, позволяя этому случиться. Хейд не противится, не борется за свою жизнь, полностью отдавая себя в руки Ньерда. Пребывание в воде не кажется ей таким тяжелым, каким должно быть, сказывается закаленность и опыт. Только как бы хорошо Хейд ни плавала, вода возьмет свое. Вода всегда берет свое.

Ворона открывает глаза, ощущая, как ее тянет на дно. Поднимает голову, смотря на слабо пробивающийся сквозь трещины в льдинах свет факелов – и распахивает рот в беззвучном крике. Ее неумолимо тянет на дно, холод пробирается сквозь одежду к костям, и Хейд ничего не может с этим сделать. Чувствует, как вода заполняет ее нутро, как тело становится тяжелым, и тогда в ней пробуждается острое, яркое, дикое желание жить.

Разве стоит все это ее смерти? Должна ли она поступить так потому, что к ней относились несправедливо?

И тогда приходит страх. Дикий, звериный страх, призывающий бороться до конца. Ее все тянет на дно, внутренности огнем горят от желания вдохнуть, и Хейд отчаянно сопротивляется, стараясь выбраться. Одежда ее промокла до нитки, потяжелела, и металлические украшения на ней лишь сильнее тянут Хейд на дно. Она мечется, барахтается, стараясь вытянуть свое тело на лед, но ничего не получается.

Вода слишком коварна. И Хейд, зная об этом, должна была лучше обдумать подобный свой шаг.

Ворона считала, что готова к этому. Что примет смерть без страха, не станет сопротивляться или сомневаться в своем решении. Неужели она даже умереть по собственной воле неспособна? Есть ли хоть что-то в этом мире, что Хейд сможет сделать по своему желанию? Она закрывает глаза, позволяя увлечь себя на самое дно, где ей самое место.

Ей кажется, что она слышит шум над своей головой, но вряд ли это что-то иное, а не предсмертные судороги истощенного ее сознания. Хейд больше не делает ничего, чтобы себя спасти, и, когда она уже практически угасает, кто-то крепко хватает ее за руку.

Она просыпается медленно. Вокруг жар такой, словно бы лежит она в печи. Хейд готова поклясться, что это лучшее чувство, которое она только могла испытать в своей жизни. Ни первая охота, ни первая битва не могут сравниться с тем, как сладко ощущается тепло очага после произошедшего. Неужели врата Вальхаллы все же открыты, и ее истерзанный дух перенесли сюда валькирии? Нет, Один принимает в свои величественные чертоги лишь тех, кто погиб в бою, а то, что сделала с собой Хейд, воина недостойно. Она должна была попасть в Хельейм в качестве наказания за то, что сделала с собой подобное, но здесь слишком хорошо, чтобы место это могло оказаться палатами полумертвой богини. Коль она умерла, то остается только Фолькванг, куда принимает богиня Фрейя тех павших воинов, что не были приглашены в палаты Всеотца.

Не сразу Хейд понимает, что вовсе не умерла. И когда приходит это понимание, в изумлении распахивает она глаза.

Обнаженная, Ворона лежит на сложенных возле пламени очага шкурах, укутанная ими тщательно. Ей становится жарко, и Хейд медленно приподнимается на локтях, оглядываясь по сторонам. Дом этот ей незнаком, она никогда не была в его стенах. Ничего не помня о случившемся, только гадает она, кто мог спасти ее. Кому только могло хватить безрассудства шагнуть за ней в ледяную воду?