Децимация

Чуть позже, на Софиевской площади, гетман Скоропадский, рядом с памятником другому гетману – Богдану Хмельницкому, принимал поздравления, и народ шумно кричал «ура!». Обнародовали грамоту к украинскому народу: «Всем вам, козаки и граждане Украины… как верный сын Украины, я решил отозваться на ваш поклик и взять на себя всю полноту власти. Этой грамотой я провозглашаю себя гетманом всей Украины!»

До позднего вечера радовался народ смене власти, ругал Центральную раду, нахваливал новую власть, в надежде, что она будет лучше предыдущей. Омрачала праздник одна мысль – а как быть с немцами? Уйдут ли они с Украины после смены власти? А может, предстоит жить с чужим дядей еще долгое время? Но никто не знал, что родным племянником чужеземного дяди был Павло Скоропадский.

57

В Луганск стекались, отступающие под натиском немцев, красные отряды. Усталые и израненные, они приводили себя наспех в порядок и опять шли против немцев, чтобы потерпеть поражение и снова привести в порядок свои части в Луганске, и по-новой идти в бой, в безнадежной схватке защищая свою землю. Луганск остался последним островком Советской власти на Юге России, отступать практически было некуда. На западе – немцы и галицийцы, на востоке – донские казаки, не принимавшие новую власть. Красные отряды оказались как бы между молотом и наковальней: молот – немцы, терпеливо и методично долбившие красных; наковальня – Всевеликое Войско Донское, со своим многовековым социально-экономическим укладом, дававшим ему земную прочность и военную силу. Пока казаков слегка придавила Советская власть, но они были готовы распрямиться, как пружина, и ударить по врагу. Но вот тут-то и возникал вопрос: а кто враг? Свои – русские и украинцы, решившие строить что-то новое или немцы, против которых еще недавно дончаки сражались на фронтах? И задумывались буйные казацкие головы – кто больший враг? Против кого воевать? Против своих единоверцев или против иноземцев? И приходили к нерадостному выводу – придется воевать против тех и других. Защищать свой привычный уклад от красных и не допустить чужеземцев на свою территорию. А силы были явно неравными. Но казачество было настроено решительно – воевать против всех врагов Земли Русской. А красные бросались под пулеметы и пушки немцев, зная, что за их спиной искрятся под солнечным светом острые казацкие шашки.

Артемовы жили привычной размеренной жизнью. Отец продолжал работать на заводе, работы было много, патроны требовались всем. Мать так же мыла полы в приходе, жаловалась на ноги, которые «подводят ее». Петр постоянно находился в разъездах и редко бывал дома – железнодорожникам работы хватало. Весенними теплыми вечерами заходила Полина. Они сидели с матерью под абрикосой, которая в этот года цвела необыкновенно рясно, обещая богатый урожай, разговаривали о житье-бытье, и Полина, словно ненароком, спрашивала, нет ли писем от Сергея. Мать отрицательно качала головой: «Нет». Полина и сама понимала, что почта почти не работает, а на войне Сергею некогда писать письма. Обсудив житейские дела, женщины расходились по домам, лелея надежду, что вскоре все изменится к лучшему. Но вести приходили все тревожнее и тревожнее. На восток потянулись эшелоны с эвакуированными из Донецко-Криворожской республики, составы с оборудованием заводов.

В конце апреля Петр был в Дебальцево. На станции творилось что-то невообразимое. Составы сбились в кучу, и вывести их на перегон представлялось огромной задачей. А где-то западнее города грохотали немецкие пушки. Вокруг сновали военные, слышалась командирская ругань. У Петра появилась мысль, что придется ему вместе со своим паровозом остаться здесь и дожидаться немцев. И вдруг он остановился, как вкопанный, вглядываясь в красноармейца, идущего по насыпи железнодорожного полотна. И Петр, еще не видя лица солдата, интуитивно понял, что это – Сергей.

– Серега! Брат! – закричал он и бросился к нему.

Сергей поднял голову и увидел бегущего к нему в грязной спецовке Петра. Его склоненная на бок голова, улыбающийся рот, вся неказистая фигура излучали радость от неожиданной встречи. Да, это была нежданная встреча, хоть в другом городе, но недалеко от семьи. Сергей крепко сжал старшего брата в своих объятиях и поцеловал в чумазую от угольной пыли щеку.

– Петя! Брат! Вот это встреча! Не думал, не гадал.

Немногословный Петр грязной щекой терся о выцветшую гимнастерку Сергея и повторял:

– Брат…

Оба были рады встрече. Сергей разглядывал Петра и не находил изменений в его лице за прошедшие полгода. А Петр заметил – черты лица брата обострились, взгляд стал холоднее и жестче, резче прорезались морщины на лице, особенно вокруг глаз, а в русых волосах, на висках тоненькими паутинками светилась седина. «Тяжело ему видно пришлось», – с состраданием к брату подумал Петр.

– Где тебя столько носило, Сережа? Почему ничего не сообщал о себе?