Децимация

Винниченко промолчал. Он считал Петлюру выскочкой, неудавшимся журналистом, человеком честолюбивых амбиций, пеной на гребне волны украинизма, человеком, отравленным ядом случайно свалившейся власти и стремящимся во что бы то ни стало и любой ценой стать первым лицом в этих бурных событиях. Он не мог ему простить и того, что Петлюра лет десять назад, фактически, вышел из его партии украинских социал-демократов, а с началом мировой войны выдвинулся по воле случая вперед. Но Винниченко не мог ничего противопоставить той бурной деятельности, которую проводил Петлюра, и которой он подминал остальное руководство. Винниченко остро чувствовал, что именно вот этих организаторских качеств ему не хватает, и ревниво относился к успехам Петлюры.

– Как прошла операция по нейтрализации наших противников? – обратился Грушевский к Петлюре.

– Мы произвели аресты большевиков и их союзников в советах. Некоторых, кто оказывал сопротивление, пришлось расстрелять на месте, – осторожно ответил Петлюра, глядя в лица собеседников и выжидая – какую реакцию вызовут его слова.

– В целом сделали правильно, – прокомментировал Грушевский, поправляя свою бороду и будто не замечая слов о расстрелах.

– А не обострим ли своими действиями и без того острую обстановку в столице? – поинтересовался Винниченко, которому насильственные действия Петлюры не понравились.

– Она и так острая, – ответил Петлюра. – Надо хоть на время прекратить злостную критику нашей политики со стороны прессы, митинговых ораторов, и укрепить положение, прежде всего, в столице.

– Политику нашу пусть критикуют, лишь бы не брались за оружие, – веско произнес Винниченко. – Мы можем свою политику и поправить. Политика – это возможность заглядывания в будущее своей деятельности, и наши противники помогают нам выбрать правильную линию.

– А по-моему политика – это форма удержания людей в своей упряжке, и для этого необходимы не только слова, но и сила. Противник должен чувствовать, в чьих руках власть! – Петлюра произнес это многозначительно, как посредственный журналист, пытающийся подать прописные истины с глубоким смыслом.

– Хорошо, что мы в некоторой степени сумели обуздать антиукраинские контрреволюционные элементы. Сейчас главное – обеспечить большинство своих сторонников на съезде, – Грушевский ласково гладил свою холеную бороду. – А в наших частях какие настроения?

– В целом, хорошие. Украинские части не слишком хотят воевать на фронте.

– А если Россия объявит нам войну, выступят они в защиту Украины? – с нажимом спросил Винниченко.

Петлюра заколебался с ответом и после паузы произнес честно, – видимо, чтобы обеспечить себе пути отступления на будущее.

– Не все.

– Да, война сдружила людей на фронте. Поэтому они могут отказаться воевать друг с другом, – констатировал Грушевский.

– Из украинских частей мы формируем новые части, которые по-настоящему преданны Украине. Их основу составят галицийские воины, которые находились в плену в России. Они не пойдут на компромисс с москалями никогда. Они шли освобождать нас в войну от засилья России, и сейчас готовы продолжить нас защищать, – уверенно произнес Петлюра. – Спасибо Франции, что дала деньги на их формирование.

Винниченко криво усмехнулся, – ему не нравились эти игры Франции и Петлюры, проходившие большей частью за спиной его правительства. Антанта хотела, чтобы Украина продолжала войну, но Россия уже заключила предварительный мир с Германией, и немцы могли продолжать позиционную войну на Западном фронте еще долго. Поэтому-то Франция и выделяла деньги на вооружение Украины, чтобы та перешла к активным действиям на Восточном фронте. Но позиция Петлюры отличалась от взглядов Грушевского и особенно Винниченко на этот вопрос. Уже были проведены предварительные переговоры с военным командованием Германии о заключении мира, – по примеру России. Немцы согласились на принятие отдельной делегации от Украины, противопоставляя ее России. Поэтому, в некоторой степени, самочинные действия Петлюры в отношениях с Антантой вызывали их неудовольствие. Но Петлюра с присущим ему упрямством проводил выбранную им линию, стараясь оправдать те деньги, которые выделила Франция, определенная сумма которых была положена на специально открытый для него счет в одном из парижских банков. Обязанность верно служить тому, кто ему платил, была в крови у Петлюры.

– Буквально через несколько дней нас как самостоятельную державу и наше правительство признает Англия и Франция, – сказал Винниченко. – Я беседовал с их представителями. Это придаст нам вес в переговорах с Россией. Одновременно нас признает и Германия – как державу, почему и соглашается принять нашу мирную делегацию на тех же условиях, что и российскую. Вот и возникает проблема – с кем вести серьезные и честные переговоры: с союзниками из Антанты или с ее врагом – Германией. Вопрос стоит только базисно – к кому лучше прислониться?

Винниченко внутренне вздрогнул: «Снова решаем вопрос кому отдаться. Дяде?», – вспомнил он слова Шульгина.