Децимация

Они познакомились ближе. Парня звали Дмитрий, фамилией назвался – Бард. Позже он пояснил, что это его поэтический псевдоним. Они разговорились и, в первую очередь, что случалось со всеми при встрече – об обстановке в стране. Дмитрий был большевиком, этой осенью только вступил в партию. Он даже позавидовал Сергею, который, будучи старше его на несколько месяцев, уже был судим за революционные взгляды, воевал на фронте, был ранен и теперь с оружием в руках защищает революцию.

– Такие, как ты, – горячо говорил Бард, – будущее коммунизма.

– Ты тоже будущее, – ответил удовлетворенный похвалой соседа Сергей.

– Я тебе завидую, – говорил Бард, – ты давно в революции. А я с четырнадцати лет в шахте. Сначала помощником коногона, потом в лаве, пока не прибило породой, и не сделался калекой. У тебя – светлая жизнь, а у меня – одни потемки.

– Ты что, инвалид?

– Да. Позвонок повредило. Так несколько лет лежал в постели. Два года как ногах. Теперь и у меня появилась светлая жизнь впереди.

– Да, несладко тебе пришлось, – посочувствовал Сергей.

– Ничего. Зато пока я лежал, я столько книг прочитал – серьезных и умных. А когда под землей спину гнул, не хотелось читать. И знаешь, к какому выводу я пришел? А? Тяжелая работа умственно человека не развивает. А когда есть свободное время, то можешь думать. Несмотря ни на какие боли чувствуешь себя человеком.

Сергей с теплотой смотрел на этого восторженного человека. Тот, то ли смутившись, то ли почувствовав, что его слова не убеждают собеседника, неуверенно, словно раскрывая великую тайну, тихо произнес:

– Пока я болел, знаешь, чему я научился? Писать стихи. Хочешь, я тебе прочитаю одно?.. – он полез в сумку. – Это стихотворение даже напечатано. Вот, смотри, – и он протянул ему аккуратно сложенную газету. – Сергей прочитал название газеты: «Донецкий пролетарий». – Почитай. Вообще-то, это – песня.

– Лучше прочитай вслух сам. Ни разу не видел и не слышал живого поэта.

У Барда зарумянилось лицо и он, хрипловато от волнения, произнес:

– «Шахтерская марсельеза». Так называется. Вот она.

Наступило, товарищи, время,

Загорелась свободы заря.

Разогнали мы царское племя,

Ниспровергли мы трон и царя.

А в забоях подземного царства,

Где тянулись усталые дни,

Разорвали мы тайны коварства,

И светлей разгорелись огни.

Припев:

Кругом шум и гром. Люд пылает огнем.

Товарищи! Смело на гору.

Разгоним последнюю свору.

Вперед! На бой! Вперед! Идем, идем!

– Я все читать не буду, там много, – волнуясь, произнес Бард. – А концовку послушай.

Миновали тяжелые годы,

Светят ярко свободы лучи.

В вольном царстве труда и свободы

Разбежались враги-палачи.

Загремела могучая песня,

В подземелье свободно, как гром.

Где так было невольно и тесно,

Мы там смело и грозно идем.

Последние слова куплета и припева Бард почти что пел. От душевного напряжения слезы выступили на глазах, лицо со впалыми серыми щеками раскраснелось. Напряженно-стыдливо он смотрел на Сергея, ожидая его оценки.

– Ну, как?

– Хорошо, Митя, хорошо. Таких стихов я раньше не слышал. Это наши стихи, ты молодец! Вот, как окончательно победим эту свору, о которой ты пишешь, сделаем тебя главным поэтом страны. Чтобы все учились, как надо писать правильные стихи.

Но Бард отрицательно замахал руками:

– Я хочу быть шахтерским поэтом в Донбассе. В стране я не потяну. Ты читал Пушкина? Как он писал. Будто говорил. А мне до него далеко.

– Ничего страшного. Работать не будешь, только будешь писать стихи. Набьешь на этом руку не хуже Пушкина. Только надо будет хорошо стараться.

Дверь без стука отворилась, и мужчина в зимнем полупальто зашел в комнату; не поздоровавшись, он обратился к Сергею и Барду:

– Большевики есть?

– Есть. Мы оба большевики.

– Товарищи! Революция не дает нам возможности для отдыха. Сейчас начнется собрание. Уже приехала Бош. Идите на первый этаж в комнату для персонала. Быстрей!