Детство

О, друг, охватило меня ликованье,
Когда наши губы слились.
Лишь ради этого мгновенья
С тобой мы на свет родились.
Размылась юности неясная мечта,
Открыты настежь жизни двери,
Я счастлива! – тебя благодаря
За то, что подарил любви крещенье.

Я признавалась в любви лунному лику, к Рут или вовсе обходилась без посвящений. Я считала, что стихи затягивали проплешины детства новой тонкой кожицей, которая скрывалась под еще не вполне отвалившейся от раны коркой. Составится ли из стихов мой взрослый образ? В последнее время я почти всегда чувствовала себя подавленно. Холодный ветер на улице насквозь продувал мое длинное, тонкое тело, на которое мир смотрел с осуждением. В школе я всегда сидела и так же пристально смотрела на учителей, как и на всех прочих взрослых и сформировавшихся личностей. Однажды учительница, замещающая преподавательницу пения, спокойно подошла к моему месту и произнесла тихо, но отчетливо: мне не нравится твое лицо. Дома я уставилась в зеркало над комодом. Лицо в нем было бледное, с пухлыми щеками и испуганными глазами. На эмали верхних передних зубов остались небольшие углубления из-за перенесенного в детстве рахита. Об этом я узнала еще от школьной дантистки – она рассказала, что причина болезни в скудном питании. Я, естественно, держала это знание при себе, дома делиться им не стоило. Когда мне не удавалось найти объяснение моей растущей грусти, я начинала думать, что всемирная депрессия коснулась и меня. Я часто вспоминала и о раннем детстве, которое никогда не вернется, и мне казалось, что тогда всё было лучше. Вечером я села на подоконник и сделала запись в моем альбоме стихов:

Хрупкая струна порвется
И свяжется лишь тогда,
Когда звон ее потеряется,
Когда звука умрет высота.

Тогда литературными образцами для меня служили псалмы, народные песни и барды девяностых.