Детство Ивана Грозного

Кроме Евдокии, рядом с Ваней появились и другие новые люди. Старого дядьку сменил новый. Он все время одергивал Ваню: нельзя это, нельзя то. И учителей заменили. Прежних он закидывал вопросами, с ними было интересно. А новые на вопросы не отвечали, хотя он спрашивал лишь по содержанию урока: им надо было только, чтобы мальчик затвердил заданное. Ваня скучал, зевал, а иногда и засыпал под их монотонные скрипучие голоса.

Теперь он полюбил стоять у окна и смотреть на Соборную площадь. Мимо шел и ехал на телегах или верхом на лошадях простой люд: торговцы, ратники, ремесленники. Все куда-то спешили. Неужели никому нет дела до него, великого князя? Да нет, мама говорила, что русские люди готовы за него головы сложить! А может, они думают, что он занят важными государственными делами? На самом деле никаких дел у него нет, его даже в Думу не приглашают! Вот бы выйти на людную площадь и крикнуть: «Ко мне, люди добрые! Я ваш государь, а вы мои слуги, так заступитесь за меня, мне так плохо живется!» И рассказать им про то, как после смерти мамы отняли у него мамку и дядю Овчину, как новый дядька даже не пускает его гулять в сад, и Ваня почти не играет. Да и с кем играть?.. С Юрой скучно, он в войну играть не умеет, только деревянные крашенки катает по полу да перекидывает с ладони на ладонь. А двоюродная сестрица Дуня Шуйская лишь кукол баюкать может.

Нет, бояре не позволят — пошлют стражников, они разгонят народ, а Ваню запрут в детской, да еще и мамку Евдокию уведут, как увели Аграфену, за то, что не уследила, позволила с народом говорить.

Мама, Аграфена и дядя Овчина убеждали его в том, что в Боярской Думе он самый главный. Да, при них так и было. А теперь его водят только на посольские приемы. Вот недавно приехали послы из Швеции торговый договор заключать. Прибежал боярин Тучков, велел облачиться в парадную одежду и взять все регалии власти великокняжеской. Ваня стал одеваться, и тут мамка Евдокия всплеснула руками:

— Господи боже мой, государь-то совсем вырос из кафтанчика: в плечах узок и на локтях протерся. Надо новый шить!

— Заштопай, если прохудился, рукава надставь, сама не сообразишь, что ли? — недовольно оборвал ее боярин. — Нет в казне денег на обновы!

Так и пришлось Ване натягивать прохудившийся кафтан. Пришел в палату, на трон сел. По правую руку Василий Васильевич Шуйский на скамье развалился. На нем кафтан новый с богатым шитьем, сапогами из мягкого сафьяна с тиснеными узорами постукивает. И когда успел так приодеться?! При жизни Ваниной матери ходил безвылазно в шубе мухояровой, зеленой, с подкладкой на потертых куницах. За все время приема Ване ни слова не сказал, лишь изредка косился в его сторону. И на все вопросы шведов за него отвечал: «Великий князь считает», «великий князь благодарит», «государь наш предлагает»…

А между прочим Ваня и сам бы мог ответить на некоторые вопросы послов, а если бы его заранее подготовили, как было при дяде Овчинке, то и на все. За время правления матери он поднаторел в придворном этикете. А теперь сидит на манер китайского болванчика и даже хуже: тот хоть головой кивает, а Ване даже это не разрешено.

Поэтому Ваня не любил ходить на заседания Боярской Думы. Но главным образом — из-за Василия Шуйского. С той памятной ночи, когда по его распоряжению забрали у Вани мамку и увели вместе с ее братом, в душе мальчика поселился страх. Он боялся грузного тела первого в Думе боярина, которым он облокачивался на трон так, что Ване приходилось отодвигаться и жаться к противоположному подлокотнику. Боялся его властного лица с крупным носом и раздувающимися ноздрями, боялся его медлительного хмурого взгляда. А когда он клал широкую толстопалую ладонь на Ванину макушку, мальчик весь съеживался и старался вобрать голову в плечи.

Но Василий Шуйский редко сам приходил к Ване, зато его брат Иван часто наведывался. Рыжие, ширококостные, они походили друг на друга, но у Ивана черты лица были помельче, а на голове красовалась огромная лысина; казалось, природа израсходовала все волосы на широкую, окладистую бороду, а для верхушки головы уже ничего не осталось. Иван и ростом был поменьше, и сложением пожиже, но во всем подражал брату, даже басить старался, как он, хотя часто выдавал петуха.

Не только во внешности, но и по уму Иван уступал старшему брату и, видимо, понимая это, отыгрывался на подчиненных, срывал на них зло. И над Ваней измывался, чувствуя его беззащитность. Чем дольше Ваня молчал, тем язвительнее становились подкалывания. Порой, не найдя мальчика в детской, он отправлялся в опочивальню покойного государя, зная, что его наследник любит играть в просторной и светлой горнице, где отец, занедужив, принимал своих ближних советников.