Детство Ивана Грозного

— Бояре! Отечество наше, святая Русь в беде! Не пожалейте живота своего ради ее защиты! Я, государь ваш, буду молиться за вас денно и нощно… — тут голос его пресекся.

Речь получилась короткая, но не в ней было дело. Что-то новое увидели бояре в прежнем отроке: истинно государево достоинство и величие, а в глазах — огонь решимости и готовность жизнь положить за православную землю. Такого уже не назовешь малолеткой!

Начались обсуждения. В трудную для страны минуту бояре в первую голову решали, куда везти великокняжескую семью, чтобы сберечь ее в целости и сохранности. Обычно отправляли во Владимир, где формировалось войско и пополнялось боевыми отрядами, стягивавшимися со всех концов Руси.

Но юный государь сразу заявил, что хотел бы вместе с братом и митрополитом остаться в Москве: татары и их союзники обложили Московию со всех сторон, казанский Сафа-Гирей будет поддерживать крымского брата с востока и севера; и теперь, когда отстроена новая каменная стена в Китай-городе, русская столица станет опорой и защитой более надежной, чем Владимир, лежащий под боком у казанцев.

Бояре одобрительно переглянулись — перед ними был уже не прежний мальчик! — и в один голос согласились:

— Да, государь, оставайся!

Иван Шуйский получил назначение во Владимир и в ту же ночь отбыл туда со своей дружиной. Ему в подкрепление уже двигался из Касимова Шигалей с лихой конницей. Вместе они должны были отражать наскоки Сафа-Гирея.

Иван Бельский остался в Москве с государем — сюда будут стекаться вести с полей сражений. А Дмитрий Бельский был назначен верховным воеводой, и вместе с ним впервые в жизни юный государь поскакал в Коломну — осматривать воинский стан, откуда объединенные русские полки вместе пойдут навстречу крымским ордам; там, где татары начнут переправу через Оку, вероятно, и предстоит решающее сражение.

На другой день Ваня в сопровождении свиты вернулся из Коломны в Москву и удивился: улицы были полны народа. Градские прикащики[41] готовили столицу к осаде: москвичей записывали в народные дружины для защиты ее стен, ворот и башен. Вооружались даже старики и подростки — чем Бог послал, вплоть до батогов, вил и кольев. Везде наготове стояли пушки, посады ощетинились надолбами.

На Соборной площади государь спешился, но в дворцовые покои даже не заглянул, сразу направился в Успенский собор.

Шесть дней в соборе

В тиши митрополичьей библиотеки Ваня много думал о том, кто есть великий князь, и пришел к выводу: царь земли русской, хотя это слово и непривычно. Привычное — великий князь. Но князь — не царь, пусть и великий. Вот хан — это по-русски царь. Даже казанский Сафа-Гирей и несостоявшийся правитель Казанского царства Шигалей себя тоже царями именуют. Император германский, император византийский в Царьграде — тоже цари. А великий князь Московии — чем не царь?! Обширна его держава, уже имеет выход к морю, а ее владыка все не решается себя царем назвать! Народ мудрее: давно именует русского государя царем-батюшкой. А раз царь — значит, помазанник Божий на земле. Ваня прочел много священных писаний, и везде говорилось об этом. А у помазанника Божия в грозный час главным оружием должна стать молитва.

Ваня горячо верил, что упросит Господа Бога отпустить грехи его и соотечественников, вымолит помощь в защите русской земли от вражеских полчищ. Он твердо решил: Успенский собор, где раньше отстаивал только заутрени, на время войны станет домом для него и брата.

В соборе круглосуточно шла служба. Ваня вместе с митрополитом часами выстаивал на коленях перед иконой Владимирской Божьей Матери, у гроба святого Петра-митрополита, покровителя всех русских князей, истово отбивал поклоны и читал вслух молитвы.

— Боже, ты защитил моего прадеда в нашествие лютого Темир-Аксака! Защити и нас, сирых! — молил он. — Нет у нас с Юрой ни отца — ни матери, ни сил — ни опыта! Народ ждет от нас спасения! Воплоти надежды рабов твоих, великий Боже!

Евдокия слезно упрашивала государя поспать, совала лакомые куски, но мальчик твердо решил держать великий пост до самой победы. Иногда он засыпал, стоя на коленях, и тогда рынды переносили Ваню на постель, устроенную в приделе.

Прибывающие в Москву гонцы спешивались теперь не у дворцового крыльца, а перед папертью. Здесь же подвешивали торбы с овсом для лошадей, отсюда же скакали обратно.

Один из посыльных принес от Дмитрия Бельского недобрую весть: между воеводами начались раздоры. Как прежде боролись бояре за место в Думе, поближе к трону, так теперь передрались из-за воинских званий. Каждый хотел подчинять себе, а не подчиняться, особенно если на высокий воинский пост назначали менее знатного и молодого, хотя и искуснейшего в ратном деле. И дед, и отец Вани, верховные воеводы во время войн, легко обуздывали спесивых, но что мог поделать мальчик, подчиненный опекунам и оторванный от войска?