Детство Ивана Грозного

— Вот, читай прежде всего Книгу Царств. Это священное писание, в нем всякое слово правда. Есть еще перетолкованные на наш язык истории мудрецов глубокой древности — про Юлия Цезаря, про Августа, про Тита Ливия… А вот летописи — царственные и родословные — не всегда правдивы, ведь составлялись дьяками-писарями, подчиненными царям и князьям. Про то скверное, что у них было, боялись упоминать. Зато их недостойные дела старались описать дьяки супротивников, но часто сгущали краски. Поэтому, читая летописи, надо держать ухо востро. Все проверять, чтобы правду не смешать с кривдой. Понял ли, дитятко? Не слишком ли я мудрено толкую?

— Все понял, владыко!

Эллинскую историю митрополит молча спрятал в ларце — уж очень много в ней непотребного.

А Ваня положил отобранные святым отцом книги на столик, пододвинул к нему свое любимое кресло и углубился в чтение. И так продолжалось каждый день. Иной раз заглянет Иоасаф в библиотеку, а мальчишку почти не видать: утонул в глубоком кресле, среди стопок книг одна макушка торчит.

— Поди побегай, дитятко, — скажет Иоасаф, жалея мальчика, как собственного сына. — Нельзя же все время сидеть над писаниями, с братцем Георгием поиграй или с двоюродной сестрицей Дуняшей.

— Скучно мне с ними, владыко.

— Ну, а сверстники твои, боярские сыновья? Ведь раньше они к тебе ходили, ты с ними в войну играл…

— Теперь не ходят, говорят — отцы им не велят.

Тут бы Иоасафу и задуматься: почему не велят? Ведь всякому боярину почетно, если его наследник приближен к юному государю. Но Иоасафу и в голову не приходило, что в этом кроется недоброе. Его мысли текли в другом направлении: тяга венценосного отрока к книгам, недетская основательность его знаний отпугивают мальчишек.

Иоасаф влюбленно смотрел на Ваню, гордясь тем, что здесь есть доля и его воспитательного труда. Знать бы ему настоящую причину: бояре вновь почувствовали былую силу Шуйских, а те не любят, когда кто-то кроме них и их детей приближается к государю — как бы не стал любимчиком. А посему лучше от греха подальше: улыбаться царственному отроку, но лишь на расстоянии.

В таком же приятном неведении пребывал и Иван Бельский. Он также не замечал постепенного отдаления вчерашних союзников, и когда они ссылались на вечные дела или домашние неурядицы, безоговорочно верил им: самого заедали заботы. Находились смельчаки, которые пытались приоткрыть ему завесу над реальностью, но он поднимал их на смех или стыдил за излишнюю подозрительность. Впрочем, на собственном подворье он держал отряд ратников и телохранителей.

— Что поделаешь, приходится много ездить, а на дорогах полно разбойников, — объяснял он. — Нахлебники дороги, а собственная голова дороже!

А Ваня все больше углублялся в книги. Это не значило, что его не тянуло к сверстникам — со стен Кремля он часто наблюдал, как маленькие москвичи играют на речке Неглинной. Даже трескучие рождественские морозы не могли загнать их домой. Мальчишки понастроили крепостей на берегах и с гиканьем скатывались на салазках вниз по крутым склонам. Ваня с завистью наблюдал за ними издалека. Ему тоже соорудили ледяную горку в саду, да разве сравнишь ее с настоящей!

А что, если выйти за ворота, перебраться через ров и сбегать на Неглинку, где мальчишки затевают настоящие бои у стен снежных крепостей? Вот было бы здорово! Но тут же сникал: ребята из простонародья бросят катанье, перестрелку снежными снарядами и по примеру старших начнут здравствовать государя.

Кажется, впервые Ваня пожалел о своем великокняжеском происхождении и с печалью смотрел на шумные игры детей ремесленников и торговцев. Вот бы вместе с ними мчаться по синему льду и приступом брать снежные крепости! Ваня даже зажмурился, представив, как ведет в наступление дружину краснощеких мальчишек, но тут позвали обедать, и Ваня поплелся в палаты.

Зимний день короток, обедали уже при свечах. Ваня выполнил заданные уроки и лег спать.

Знал бы он, что ждет его всего через несколько часов!..

Перед погромом

В это самое время из Владимира по дороге в Москву мчался отряд в триста вершников, возглавляемый сыном Ивана Шуйского Петром. Сам Иван Васильевич заканчивал дела и отдавал последние распоряжения своим верным слугам — владимирским боярам и воеводам.