Детство Ивана Грозного

Окриком или приказом ему не сладить, только просьбами да уговорами! В тиши Успенского собора, как с взрослым мужем, советовались с Ваней митрополит и Иван Бельский. Втроем они от имени великого князя составили обращение к воеводам и ратникам. Послание получилось длинное, но между строк угадывалась мольба юного государя оставить склоки:

«… Соединитесь духом и сердцем за отечество, за веру и государя! Уповаю единственно на Бога и на вас, на наше оружие… А от себя обещаю любовь и милость не только вам, но и детям вашим. Кто падет в битве, того имя велю вписать в Книги Животныя[42], того жена и дети будут моими ближними…»

Такие обещания предки Ивана давали ратникам перед боем и выполняли их. И Ваня последовал их примеру.

Дьяк Курицын доставил великокняжескую грамоту в ставку Дмитрия Бельского. Ее читали в присутствии всех воевод в полной тишине и, видимо, она отрезвила многие головы. Потом грамота ходила по рукам, ратники рассматривали печать Ивана, умилялись: «Зело грамотен и мудр государь! Ан пусть будет по его слову! Хотим пить смертную чашу с татарами за юного государя!»

Почти шесть суток не вставал Ваня с колен и горячо молился. Поднимался только для скудной трапезы. И в это время слушал воинские донесения.

Они обнадеживали: русские полки сумели подтянуться к Оке раньше, чем к ней подошли татарские орды. Саиб-Гирея подвела жадность: проходя мимо крепости Зарайск, он решил пограбить ее, но воевода Назар Глебов отстоял город, и алчный хан, потеряв несколько дней, отступил ни с чем.

К вечеру тридцатого июля хан вышел с ратью и турецкими пушками на берег Оки. Напротив, за быстриной, стояла лишь одна московская дружина, вооруженная только стрелами. Саиб-Гирей уже предвкушал победу и милостиво допустил до себя Семена Бельского. После поражения Литвы в войне с Русью тот попал в опалу и, спасаясь от Сигизмунда, перебежал в Крым, обещая татарам полный разгром русских.

Лучники видели изменника, стоящим рядом с ханом на противоположном высоком холме. Хан велел спустить на воду плоты и переправить своих пищальников[43] на другую сторону реки. Но русские воины, которым накануне прочли грамоту государя, тучей стрел осыпали вражьи плоты и не дали им прибиться к своему берегу, хотя и усеяли его трупами.

Саиб-Гирей решил отложить переправу до утра, дать отдохнуть войску. И опять просчитался: на рассвете приспели сначала полки князей Пункова-Микулинского, Серебряного-Оболенского, а за полдень — Михайлы Кубенского, Дмитрия Бельского и даже Ивана Шуйского, чьи ратники, отбросив казанцев за Волгу, тоже пришли к Оке. Берег казался живым от кишащих на его склонах людей и развевающихся стягов.

— Идите сюда к нам, а уж мы вас встретим! — кричали русские, осыпая татар на другом берегу стрелами и пулями. Тем пришлось отступить и схорониться за грядой высокого берега.

Стемнело. За Окой на необозримом пространстве запылали костры. В их свете Саиб-Гирей видел, как русские выкатывают тяжелые пушки — готовятся к утренней битве; как смеются и поют у костров, не сомневаясь в предстоящей победе, и сердце его дрогнуло. Под покровом темноты в легкой арбе умчался он в южные степи. Следом кинулось войско, бросив часть обоза и пушки, подаренные султаном.

К рассвету берег опустел. Дмитрий Бельский послал вслед за ханом князей Микулинского и Серебряного. Плененные ими татары сказали, что Саиб-Гирей решил взять Пронск. В этой небольшой пограничной заставе и поживиться-то было нечем, но хан нуждался хотя бы в видимости победы над русскими — теперь он спасал свою честь.

Пронский воевода Жулебин успел вооружить своих жителей. Мужчины заряжали пушки, а их жены кипятили воду в котлах, поднимали камни и колья на крепостные стены, чтобы достойно встретить татар, если полезут наверх. Тут подоспели воины Микулинского и Серебряного и погнали хана вплоть до самого Дона. Опозоренный перед всем миром, крымский хан сделал Семена Бельского козлом отпущения, — объявил его виновником своего поражения, заковал в колоду и вез на телеге в свою столицу для всенародной расправы, но когда пришлось уносить ноги и от Пронска, то зарубил мечом, чтобы преследователи не перехватили его живым…

Обо всем этом рассказывали Ване гонцы. А позже приехал в Москву князь Иван Кашин, посланный верховным воеводой Дмитрием Бельским. Он подробно описал победу русского воинства и поблагодарил великого князя за грамоту: именно она поддержала ратный дух в полках.

Радости и торжеству Вани не было предела. Он снова превратился в ребенка, хлопал в ладоши и восклицал:

— Ну и царь татарский! Хвалился раскинуть шатер на Воробьевых горах, а не смог взять даже маленького Пронска! Совсем как Тамерлан — тот тоже грозился Русь покорить, а сумел овладеть лишь крохотным Ельцом.

Ваня уже поднаторел в истории государств и неожиданными сравнениями прошлого с настоящим приводил в изумление окружающих.

Так же по-детски радовался победе и старец Иоасаф. В соборах служили благодарственные молебны, малиновым звоном рассыпались колокола.