Детство комика. Хочу домой!

Рут возвращается домой, кричит «привет», но никто не отвечает. Она вздыхает и снимает пальто.

— Даниель! — зовет она. — Даниель! Я знаю, что ты дома!

Даниель все еще сидит в шкафу и с карманным фонариком читает о миссионере на острове прокаженных. Он и не думает отвечать, когда Рут зовет его. Он ненавидит Рут.

— Даниель! — снова кричит она.

Она в отчаянии. Даниель забивается поглубже в шкаф. Она вот-вот распахнет дверь и заорет на него. Он выключает фонарик и считает. Но шагов не слышно, и Рут не орет. Совсем тихо. Она же не могла снова уйти? Она же не могла просто так взять и бросить его? У Даниеля холодеет сердце. Он вылезает из шкафа, приоткрывает дверь, чтобы лучше слышать, и слышит нечто, чего раньше не слышал никогда. Звуки доносятся из гостиной. Он тихо крадется в прихожую. Он вдруг понимает, что это нечто невозможное. Что это взрыв реактора.

Рут плачет.

Его мать сидит в безукоризненно убранной гостиной и плачет.

Даниель знает, что это он виноват. Рут не должна плакать. Если бы он не был таким гадким и ужасным чудовищем, она бы не плакала.

Если бы не он.

Он должен заставить ее перестать плакать.

Рут корчит гримасу, когда он останавливается в дверном проеме, потом прячет лицо в ладонях. Ей стыдно, но она не может прекратить плакать.

— Я ведь просто пытаюсь сделать так, чтобы все было хорошо, но сколько ни стараюсь, слышу только «стерва», «сука» и «я тебя ненавижу»!

— Мама, я не хотел, мамочка, — шепчет Даниель, — мамочка, прости меня!

Рут не слышит его. Она на дне отчаяния, а хорошей матери не подобает быть там.

— Все исчезают, — жалуется она, — Эдмунд пропадает когда ему вздумается, Шарлотта приходит домой, только чтобы поесть и поспать, Николас в последний раз крикнул «стерва» и ушел без намека на «спасибо». Это больше не дом. Неужели никто не замечает, что все рушится?

— Но я же здесь, — мягко начинает Даниель.

Рут устало смотрит на него.

— Да, та здесь, — бормочет она и отворачивается.

Как бы она ни зажмуривала глаза, слезы все текут.

— Прости, — шепчет она, — ничего не могу поделать.

Рут пытается отодвинуться, словно говоря: «Нет, Даниель, это не поможет», и все же она, кажется, немного расслабляется, когда он прикасается к ней. Он берет ее голову своими маленькими руками и держит ее так, пока Рут плачет, и она больше не сопротивляется.

Он крепко держит ее голову своими руками, чтобы она не видела, что он тоже плачет — своими раскосыми глазами.

68

Когда Рут было шесть лет, она ходила в детскую школу при церкви. Целый год она сидела там по утрам и нанизывала искусственные жемчужинки на нить. Она сделала множество ожерелий. Однажды она нанизала самое красивое. Нанизывая бусины, она поняла, что никогда в жизни не сделает больше ничего прекраснее этого ожерелья.

Она, естественно, должна была подарить его маме.

Была зима, и по дороге домой она спрятала завернутое ожерелье в сугроб на обочине. Чтобы было еще интереснее, она даже нарисовала карту с маршрутом, по которому мама должна была следовать.

Но когда они пришли к точке Икс, где было спрятано сокровище, оказалось, что там уже побывала снегоуборочная машина. Где-то под снегом лежало самое красивое в мире ожерелье из искусственных жемчужин.

Рут пришла туда весной, когда растаял снег, но ожерелья не было. Она ходила туда-сюда по канаве и искала сверток. На нем было красным написано «Маме».

Сразу после этого Рут пришлось стать взрослой и заботиться о Ракель. Она никогда никому не рассказывала об ожерелье из искусственных жемчужин.

69

Вернер был мантрой Ракель. Она хваталась за него, падая. Он был движущей силой в ее жизни — тем, что заставляло ее вставать по утрам. Без него она двигалась медленнее и неохотнее. Проходит много дней, прежде чем она решается открыть коробки и посмотреть, что последовало за ней из разрушенного дома.

Она перебирает пожелтевшие газетные вырезки, старые фотографии, расставляет пепельницы, которые следовали за ней с тех самых пор, когда она стала взрослой. Все те же пепельницы. Мамина кукла, фотография отца на лыжах, коробка сигарет, табличка «В экстренном случае разбейте стекло», пара детских башмачков — она даже не уверена, что это ее.

Ракель смотрит на свои вещи и вдруг чувствует страшную усталость. Ей нужно лечь в постель и отдохнуть.

Когда она просыпается, все на месте, а у нее болит голова. Что это за осколки она хранит?

В квартире незнакомого человека, в незнакомом пригороде эти осколки — единственное доказательство того, что Ракель — это все еще Ракель. Если бы Вернер, по-прежнему был ее мантрой, Ракель ни за что не переехала бы в эту крысиную нору.

Теперь самое трудное позади, думает она. Я бросила Вернера, мне есть где жить, завтра я отправлюсь на биржу труда и найду место учителя, а может, послезавтра. Я начну здесь все приводить в порядок, мне нужно наладить быт, тогда дни пойдут быстрее, наверное, надо еще поспать.

Ракель снова ложится, ей хочется забыться сном.

Нет, думает она, не забыться. Начать сначала, справиться со всем этим. Это возможно, это должно быть возможным. Это не просто, но возможно.