Детство Ромашки

Вы Павел Макарыч? — едва переводя дыхание, выговорила она, завернула полу бекеши, засунула руку под подкладку, порылась там и подала письмо.

Пока он читал, Оля торопливо говорила:

Тетечка просила передать вам на словах, что у нее нет никакой возможности одной управиться.

Конечно, конечно,— бормотал Макарыч, читая письмо. А дочитав, обратился к Оле: — Скажи своей тете так: я сделаю все сегодня ночью, а волноваться не разрешаю.

Оля повторила наказ и побежала.

Макарыч еще раз перечитал письмо и, разорвав его на узенькие полосочки, пустил по ветру.

—Вот что, Ромашка,— задумчиво посмотрел он на меня,— беги домой, умойся, пусть бабаня достанет тебе все чистое. Оденься и жди меня. Приеду — на Самарскую тебя пошлю.

18

Ночь холодная, мозглая, черная. Порывистый ветер рвет полы поддевки, подшибает ноги, но я уже бегу по Самарской. Как и в прошлый раз, дверь мне открыла Оля.

—Тише!—тревожно прошептала она и, схватив меня за рукав, потянула за собой.

В коридоре на подоконнике помигивал ночничок. Оля подбежала к нему, погасила. Вернулась ко мне и снова схватила за руку:

—На кухню пойдем. У тети Нади ротмистр Углянский чай с печеньем пьет.

В кухне просторно, светло, горит висячая лампа, и отсветы от нее красновато сверкают на медных кастрюлях, расставленных по полкам над кафельной плитой.

—Ну? — Ольга вопросительно посмотрела на меня.— Ты что-нибудь принес тетечке?

Макарыч дал мне газету и велел как можно скорее доставить ее Надежде Александровне.

Я вытащил ее из кармана и протянул Оле.

Она развернула газету, повертела в руках и, вздернув плечи, надула губы.

—Ничего не понимаю! Нам же сегодня принесли этот номер.— Оля швырнула газету на стол и сердито сверкнула гла« зами на стену.— Весь вечер отнял у тети жандарм противный! Засветло приволокся и сидит и сидит.

—А зачем он? — поинтересовался я.

—Как — зачем? Справиться, здорова ли тетя Надя. Он каждый месяц у нас. Как тридцатое число, так и прется.

В коридоре послышался певучий звон колокольчика. Оля стремглав бросилась туда. За ней поднялся ветер, газета приподнялась и, словно живая, чуточку проползла по столу. Заголовок из крупных скошенных букв САРАТОВСКИЙ ВЕСТНИК был мне знаком. Не раз я видел, как Макарыч и хозяин переворачивали широкие газетные листы, пробегая по ним глазами. Изредка вчитывались, а чаще всего, просмотрев, отбрасывали. Я никогда не читал газет, а сейчас, свертывая «Саратовский вестник», удивился. Вся первая страница была пестрой от рисунков. И чего-чего на ней не было: и шляпы, и саквояжи, и карманные часы с цепочкой, и кольцо с сияющим глазком. Женщина перед зеркалом расчесывала волнистые и такие длинные волосы, что им, казалось, и конца нет. В самой середине страницы стояла бутыль,' похожая на конус. Над ней — круг из лихо подбоченившихся букв: НЕСРАВНЕННАЯ РЯБИНОВАЯ, а ниже в кружевной рамочке — буквы помельче, но тоже очень веселые: Вы знаете, конечно, что рябиновая настойка — излюбленный напиток русской публики. Запомните, что НЕСРАВНЕННАЯ РЯБИНОВАЯ ШУСТОВА есть в настоящий момент последнее слово водочного производства, она незаменима по вкусу и качеству.

Не забудьте же о рюмке НЕСРАВНЕННОЙ РЯБИНОВОЙ]

От газеты меня оторвал короткий, но резкий удар в раму. Я глянул и даже испугался: за окном — лицо Акимки с приплюснутым к стеклу носом.

—Открывай! — не услышал, а скорее по движению губ угадал я и поспешил сбросить крючок с петельки на раме.

В одно мгновение Акимка оказался на подоконнике и бесшумно спрыгнул на пол.

—Она шальная, что ли? — сердито спросил он. Пораженный его внезапным появлением, я никак не могу

прийти в себя, а он, отряхивая со штанов и рукавов рубахи пыль, ворчит:

—Про девчонку спрашиваю. Дверь открыла и сощурилась, ровно щавелю объелась. А тут язык высунула — и дверь на крюк. Не пустила! Ишь как штаны измарал! В подворотню лез. В одно окно сунулся постучать — жандарм сидит, в другое заглянул — пустая горница. Хорошо, на тебя наткнулся.

Он еще что-то хотел сказать, но тут в кухню вбежала Ольга.

—Уходит! — радостно объявила она.

Увидев Акимку, ойкнула, попятилась к двери и, резко повернувшись, выбежала.

—Истая дура! — рассмеялся Акимка и вновь принялся отряхивать штаны.

Из кухни виден был весь коридор до выходных дверей. Надежда Александровна с лампой в руках стояла перед Углян-ским, а он подносил руку то к козырьку фуражки, то к груди, что-то говорил ей и улыбался. Наконец он спустился по ступенькам к двери, махнул у козырька рукой и вышел. Ольга, кусая конец косы и отводя в сторону локти, торопливо заговорила с Надеждой Александровной. Та глянула на нее, поставила лампу на подоконник и быстро пошла в сторону кухни. Перешагнув через порог, остановилась и окинула нас с Акимкой коротким смешливым вглядом.

—Здравствуйте, мальчики! Вот Ромашу я узнаю. А ты чей же будешь? — обратилась она к Акимке, беря его за подбородок и поворачивая к свету.— Ой, какой быстроглазый! Откуда ты взялся такой шустрый?

А я в окно влез.

В окно? Зачем же в окно?

А тебя, похоже, Надеждой Александровной звать?

Да.

Я тебя враз узнал. Ты приметная.