Детство в девяностых

Даша, хоть и ждала родителей, теперь меньше всего хотела с ними встречаться. Слёзы навернулись ей на глаза; она залезла под лестницу к Мухтару и обняла его, спрятав лицо в его мохнатой шерсти. Умный пёс понял всё без слов и сидел, не шелохнувшись. Даша не плакала. Словно в забытьи она обнимала собаку и мучительно прислушивалась к голосам, что доносились сверху, из сеней.

— Невоспитанный ребёнок. Трудный ребёнок, — выговаривала тётка Людмила отрывисто, словно откусывая слова. — Учинила сегодня фокус на озере. Всех чуть до инфаркта не довела!..

Скрип двери из сеней во двор заставил Дашу вздрогнуть всем телом.

— Доча, ты где? — окликнул её папа (ибо это был он). — Я тебе гостинцев привёз.

Какой болью сжалось сердце Даши от этих слов! Она не могла больше оставаться под лестницей и уже через секунду, плача, висела на шее у отца.

— Ну, ты чего? Соскучилась? — бедный, добрый папа, неужели он, после всего, что ему наговорили…

— Папка! Папочка! Прости меня! — рыдала Даша, осыпая лицо отца поцелуями.

— Ну, ничего, ничего… Я уже всё знаю, всё уже улажено, только ты, пожалуйста, больше таких вещей не делай… Хорошо?

— Я никогда, никогда больше так не буду!..

— Ну, пойдём наверх. Я там тебе шоколадку привёз. И ириски «золотой ключик».

Даша молча стояла, опустив голову.

— Ну, ты чего? Не хочешь ириски? Это же твои любимые!

— Пап...

— А?

— Ты иди, пап. Я потом приду… Я…

И, чтобы снова не разреветься при отце, Даша стремглав бросилась в огород.

Глава 14

Кристина, с которой Даша была так дружна, когда Лариски и компания разъезжались осенью по своим городам, летом оказалась благополучно ею забыта. Когда в июне понаехали на каникулы многочисленные родственники и соседи с детьми, Даше закономерно стало уже не до Кристины. Ещё бы, ведь столько разных интересных занятий у неё теперь появилось! И в «резиночку» попрыгать с внучками Лепанычевых, и в «весёлую семейку» поиграть с мячом, а то и затеять игру в «столовую», где из разных подручных материалов дети готовили самые что ни на есть разнообразнейшие блюда, коим позавидовали бы даже взрослые стряпухи. То суп сварганят из воды, травы, щепок и грибов-поганок; то куриный бульон из лягушонка (сам лягушонок был, непосредственно, курицей). На второе — мясо из щепок с гречневой кашей из семян конского щавеля; котлеты из мокрого песка, обваленные в дорожной пыли; рыбные блюда из головастиков; голубцы из мусора, обёрнутого в лопухи. На третье — какао из воды и песка, кисель из воды и тёртого кирпича и молоко из воды и крошёного мела. Из песка и цветочных лепестков делались пирожные и торты. А листья, сорванные с придорожной ветлы, были у них деньгами — ими расплачивались за «блюда».

А то набьются всей гурьбой в валяющийся неподалёку помятый кузов от старого грузовика, без стёкол и без дверей. Раскачивают, бывало, этот кузов, дудят на все лады:

— Уи-уи-уи! В машину, в машину! В кабину, в кабину!..

Нередко дед Игнат, наблюдая из окна за шумными играми детей в загорадке, высовывался оттуда в своей белой майке, подавал Даше ломоть чёрного хлеба, обильно посыпанный сахарным песком.

— Что ж ты Христинку не зайдёшь не проведашь? — тихо говорил он ей.

Даша брала хлеб, конфузливо отводила глаза:

— Потом зайду…

И спешила убраться с глаз долой, под сень дикого тёрна.

В такие моменты ей становилось стыдно, что зимой, бывало, клялась Кристине в дружбе на века, а теперь вот уже с мая месяца к ней носа не кажет. «Зайду я, зайду к ней, честное-пионерское, сегодня же вечером зайду», — обещала себе Даша. Но наступал вечер, пастух пригонял коров, к Лариске приходили на крыльцо играть в карты её подруги, а к Валерке пригоняли на мотоциклах друзья — и начиналось самое классное время. Даша присоседивалась к старшим ребятам и девчонкам; они принимали её в карточную игру, хотя и часто оставляли в «дураках» и подкалывали её:

— Ничего, Дашка, не везёт в картах — повезёт в любви.

Как Валеркины ребята, так и девушки из Ларискиной компании, много курили. Курили, в основном, «приму» и «беломор» без фильтра — что подешевле да подоступнее. Даша обожала запах сигаретного дыма — этот романтичный флёр крутых молодёжных тусовок.

Однажды одна из Ларисиных подружек, подвыпившая Лида Лепанычева, протянула Даше свой окурок.

— Давай, старуха, подыми с нами на радость себе и маме.

Даша робко взяла протянутый ей бычок. Она знала, что курить вредно, и ей было страшно брать в рот сигарету; но она боялась, что если откажется, девушки засмеют её. Она поднесла сигарету ко рту и тут же отстранила её.

— Э, да так же не курят! Взатяг надо, — авторитетно заявила одна из девушек.

— Это как?

— Всоси в себя дым и держи, только не во рту, а в горле…

Даша попробовала так — и закашлялась.

— Вот салага! Да ты дым, говорю, держи, вот так, смотри, — Лида втянула в себя дым, так что он повалил у неё из ноздрей, — И скажи: аптека. После этого можешь выдыхать…

— Ну? Говори: аптека!

Даша послушно затянулась второй раз, но сказала только «ап»… Лёгкие её разрывало от кашля, от едкого дыма резко затошнило и закружилась голова.