Девальвация человечности

С того момента как Ренат бежал из «Ясного разума» ни одной спокойной ночи, ни одного безмятежного сна. Страшные картины, всплывающие неожиданно в его воспоминаниях, зачастую ближе к ночи, лишают сна. Я боюсь спать, боюсь кошмаров, мне страшно, закрывая глаза, вижу одиноких людей, тихонечко плачущих мужчин и их женщин, маленьких беззащитных детей, которых не кому утешить, все они не властны над губительными обстоятельствами, и эта безвыходность душит. Кошмар наяву. Алкоголь помогает забыться, но лишь на время, мне этого мало, мало всего, секс не приносит удовлетворения, все женщины безразличны с их пышными, казалось бы, соблазнительными формами, телами, все пустые, кроме одной. Опять жуткий сон, «Ясный разум», я снова там, мерзкий стук метронома бьет по ушам и страшно раздражает, нет, не просто раздражает как какая-нибудь, жужжащая мелодия будильника, нарочито выдергивающая из сна, нет, этот стук жутко бесит, выводит из себя. Вспомнившийся звук, да, да, именно его включали на обязательных беседах с садистами, когда пытали или когда убивали, включали всякий раз перед тем, как принести кому-то боль. В сознании Рената именно этот стук словно предвестник болезненных переживаний, соединился с ними воедино, представляя отныне собой лишь страдание. Вторую ночь Ренат проводит дома и не первую просыпается от своего же громкого крика. В холодном поту, судорожно оглядываясь по сторонам, озираясь на знакомые стены, он медленно и тихо выдыхает воздух, постепенно опустошая свои легкие, я дома, не спеша позволяет себе вдохнуть, все хорошо, я дома. Полагая, что следует дать себе отдых от кошмаров, он решил спуститься вниз и хотя бы попробовать притупить эту эмоциональную горечь бесполезным в плане содержания какао, но таким вкусным шоколадом, молочным, а не горьким, химозным, а не натуральным. На маленькой кухне приятно пахло жасмином и мятой. Ия была здесь, подумал он, мечтательно представляя, как она элегантным движением кисти, по одному отрывает лепестки свежей мяты с подоконника и небрежно бросает их в кружку с чаем. Переждав несколько секунд, Ренат наполнил свою кружку еще не остывшим кипятком, после чего, стянул из холодильника маленький кусочек шоколада и аккуратно прошел в гостиную комнату, слабо освященную пламенем камина, из которого слышался приятный треск древесины. Ия сидела возле него, укутавшись в старый плед.

— Когда я была маленькой, всегда любила воображать, будто искорки представляют собою маленьких человечков, танцующих в огненном пламене, словно волшебные друиды, или липриконы. Треск — лишь следствие танца, звон их башмачков, разлетающийся по комнате и согревающий как жар пламени, но не обжигающий, оставляет теплоту на сердце, чувство упоительной истомы. Мне здесь уютно.

— Ты слышала? — удивленно ответил Ренат, наивно полагая, что вошел незамеченным.

— Да Ренат, я услышала тебя.

— Ну хорошо, а то я боялся испугать тебя.

Ее длинные волосы отражали горячий цвет огня, и казалось, были окрашены в дерзкий медный. Она была так же красива, как и всегда, Ренат смотрел влюблено, сознавая, что именно в это мгновение действительно отдыхает от тягот прошлого, забывая обо всей той боли, что накопилась в нем, словно гора мусора в грязном баке. Минуту они, молча, смотрели на камин. Она словно прекрасный цветок и он, жутко уставший на вид, с огромными синяками и волосами цвета ржавчины, не красивый, подозрительный, но явно нуждающийся в поддержке.

— Теперь ты с ним?

— Да, — медленно протянула она без капли смущения, не отводя глаз от камина. — Теперь с ним. Я все пыталась понять, почему с того момента как увидела тебя постоянно возвращаюсь к прошлым воспоминаниям. Ты разбил мое сердце, и гордая натура не допустила бы этого снова.

— Ия, я бы никогда не причинил тебе боль.

— Это я уже слышала, — засмеялась она. — Причинил же, однажды.

— Посмотри на меня. Ия, прошу, обернись! Я люблю тебя, — смело произнес он грубым голосом слова, которые так долго боялся озвучивать. — Глупо отрицать очевидное. Теперь ты с другим, и это страшно злит меня, ранит, но я смирюсь, лишь бы ты была счастлива.

— Что прости? Смиришься? — наконец-то обернувшись, передразнила она его. — Ренат, правда, в том, понимаешь, я сама не знаю, что чувствую к тебе, зато точно знаю, что чувствую к Демьяну.

Можно ли любить обоих? Думала она про себя, сознавая, что чувства к последнему, более сильны и чисты, совсем не омрачены предательством и болью. Может то, что я чувствую к Ренату и не любовь вовсе, а тот самый гештальт, про который она недавно говорила Демьяну, или может это просто привязанность, но не к новому человеку, что два дня назад постучался в дверь, а к старому, что некогда так ранил ее в самое сердце. По неведомой ей причине она разделила Рената на до, и после возвращения. Мысли сыпались на нее словно град, пугая, путая и настораживая.