​Девчонки

— Светлана, — впервые назвал ее директор по-имени, — только честно: вы не жалеете, что согласились поехать сюда?

— Что вы! Мне даже страшно подумать, что я могла сюда не поехать!

И, боясь, что директор сочтет это красным словцом и не поверит, выпалила горячо:

— Вы не представляете, Виктор Николаевич, какой я была дурой! Ведь пора же было кончать с этим, правда?

Тот расхохотался.

— Нет, правда-правда, — торопилась учительница, — и, если хотите знать, получилось вот что: зимой я учила девочек, а летом они меня. Очень многому, если хотите знать! Они даже не подозревают об этом. Я маме в письме написала…

Шатров щелкнул себя по лбу.

— Чуть не забыл!

И достал из кармана конверт.

— Когда околачивался в районе, встретил корреспондента. Он просил это передать вам.

Девушка вспыхнула до корней волос… Шатров, наклонив голову, шутливо-внимательно посмотрел на пек и легонько свистнул.

— Так сначала, говорите, пообедаем?..

— Это он просто фотографию прислал, — пробормотала девушка.

— Да, — кивнул Шатров. — Он так и сказал.

«Ох, ну какая же я дура! И когда это кончится?»

— Так я пойду? Я голодный…

— Идите.

— Благодарю.

Когда он ушел, Светлана, досадуя на себя, разорвала пакет. Конечно, это тот самый снимок, — она спускается: с крылечка колхозной конторы, задрав голову. Ну что за дурная привычка краснеть без всякой причины!

На обороте фотографии написано:

«Эх, Светочка! Все куда-то в небеса смотрите, а на земле ничего замечать не хотите».

…Виктор Николаевич выключил мотор так неожиданно, что все в лодке пошатнулись. Наступила удивительная звенящая тишина.

— Передышка, осмотр горизонтов, — объявил Шатров и встал.

Лодка по инерции продолжала плыть посредине озера. Были хорошо видны берега, освещенные ярким солнцем. От лодки прямо к утятнику пролегала широкая золотистая дорога.

— Вы посидите тут, а я сбегаю, посмотрю, что у нас на ферме делается!

Виктор Николаевич перекинул ногу за борт, будто хотел ступить на искристую дорогу. Девочки с шумом и смехом схватили его за рукав пиджака, потянули обратно.

— Ой, как красиво! — воскликнула Катюша. — Будто снег выпал и сползает, сползает потихоньку в озеро и не тает!

Она смотрела на берег, сплошь покрытый белой массой уток. Птицы группами спускались в озеро и расплывались по голубой глади белыми облачками. Некоторые успели уплыть далеко вдоль береги и белели на темном фоне кустарников.

Виктор Николаевич включил мотор, и лодка снова рванулась вперед.

С утятника за ней наблюдала Лизавета.

— Ишь, тешит Меченый девчонок, целый час по озеру гоняет, — сказала она Аксинье и подумала о Валерке: будь он здесь, может, и его бы покатали на моторке, не отказали…

Девочки, довольные экскурсией, с шумом и смехом выпрыгивали из лодки на просохший загон, над которым легкий ветер опять уже носил пух и перья.

Вот когда Нюра вспомнила о подушечках!

Она даже остановилась на минуту и быстро посмотрела на идущих рядом подруг.

Виктор Николаевич и Светлана Ивановна задержались у лодки, о чем-то горячо беседуя, и Нюра решила пока не начинать разговора.

— Подождем их, — сказала она девочкам.

Катя стояла в сторонке и неуверенно манила Нюру пальцем.

От берега медленно поднимались учительница и директор, Нюра с досадой взглянула на подругу: «Приспичило звать именно сейчас!».

В несколько прыжков подбежала к Кате, остановилась, нетерпеливо ожидая, что та скажет.

— Посмотри-ка, возле забора сколько пера набилось, да и на загоне оно валяется. Я думаю, может, нам подушки для интерната сделать?

У Нюры выпала из рук косынка. Катя поспешно подняла ее. Нюра ничего не говорила, только стояла с полуоткрытым ртом и смотрела на Катю странным взглядом. Наконец пришла в себя, облизнула сухие губы, через плечо быстро взглянула на девочек, к которым уже подходили старшие. Потом повернулась к Кате и сказала тихо, насмешливо:

— Ну, чего же ты стоишь? Кричи на весь загон про свою затею. Пух, мол, перо давайте для подушечек собирать! Чего молчишь-то? Кричи давай!

Катя ничего не могла понять. Почему так рассердилась Нюра? Что с ней?

— Я ведь посоветовалась с тобой только… как с заведующей. Не хочешь — не будем. Я и говорить никому не стану.

— «Не стану», «не стану»… — передразнила Нюра Катю и, круто повернувшись, сбежала к озеру.

…Незаметно ушла она по берегу в густой черемушник: настроение было ужасное.

Ох, ну как же нехорошо получилось с Катей! Чего бы не отдала сейчас Нюра, чтобы все было по-другому! Ведь можно было и так сделать: когда Катя сказала про подушки, Нюре-то и всплеснуть бы руками да и удивиться: «мол, надо же, и я об этом думала!» И вместе рассказали бы они обо всем Виктору Николаевичу и Светлане Ивановне.

А теперь ведь не скажешь так-то. Кто поверит?