Девять

Национализм представляется им формой выживания, а они сами себе – борцами за жизнь нации. Героями. Однако борьба за свое место под солнцем, продиктованная правом сильного, освященная всем строем рыночных отношений, одновременно превращается в борьбу против культуры. Герои превращаются в антигероев. Просвещенный национализм (то есть идеология, признающая приоритет культурного, общечеловеческого), если без национализма в принципе невозможно обойтись, еще допустим; однако признание приоритета национального кода над кодом общечеловеческим (будь то добродушно-лапотный или агрессивно-скинхедовский варианты национализма) – это скрытый призыв к войне, к насилию, к пренебрежению высшими культурными ценностями.

Любовь к родным осинам «дает право» националистам не думать, они правы уж тем, что неспособны мыслить. Как мило в XXI веке изображать из себя детей природы. Отсюда все эти камлания и мантры местного пошиба с бубном или без бубна. Кстати, националисты весьма религиозны – «культурны», на их языке. Для них нация, народ и Бог – в одном ряду. Можно сказать иначе: для них «с нами Бог» – примерно то же самое, что «держите вора».

Национализм как феномен бессознательного неизбежно смыкается со всеми другими проявлениями бессознательного, как-то: рынком, демократией и далее по списку. Корень у них один: матушка-натура.

Демократы и гомосексуалисты с феминистками просто обязаны выступать против национализма. Но как можно оставаться демократом и быть при этом против мягкого, просвещенного национализма? Кроме того, не забудем, что у национализма всегда есть чувствительный экономический аспект. Как запутано все на свете…

Язык интернационального общения – это язык культуры, язык сознания. Не английский, не французский, не русский – именно язык культуры. Если национальная элита упорно разводит свой родной язык, язык ощущений, и язык культуры, язык понимания, она, в конце концов, ставит себя вне «общечеловеческого» закона и обрекает себя на подпольное существование. А там, внизу, в пространстве виртуальном, но затхлом, у носителей вируса национализма рано или поздно формируется патологическая психология. Натура берет верх над культурой, и весь мир представляется скоплением вражеских (или дружеских, но чужих) племен. Нормально, когда люди стремятся к компромиссу; если они в принципе отвергают приоритет «наднационального» в иерархии культурных ценностей – это ненормально. Национализм на деле выступает формой самоуничтожения.

Подведем итог. Рынок, демократия, религия, секс и национализм – вот способы порабощения личности, которые ее же и породили. Пятипалый пентагон – это инструментарий, с помощью которого нападают и побеждают, а также спасаются и терпят поражения – чтобы нападать и побеждать. Sic. Это, так сказать, плохая новость.

Хорошая новость заключается в том, что даже цивилизации не под силу отменить диалектику, непосредственно связанную с понятием прогресс. Цивилизация должна породить культуру, где торжествовать будет диктатура разума.

Это можно было бы назвать верой, если совершенно отвлечься от технологии сознания. Однако сознание уже есть, и с этим неприятным фактом цивилизации придется считаться.

Потрясающий парадокс: с одной стороны, все стремятся к экономическому процветанию, которое обеспечивается демократией, а с другой – происходит разочарование в самом существе демократии – под разговоры о том, что лучше демократии ничего не придумано. Этот парадокс свидетельствует о том, что человечество бессознательно дрейфует Бог знает куда, во всяком случае, подальше от того места, будь оно Востоком или Западом, где думают головой. Прячем голову в песок как нечто лишнее для жизни, на манер упитанных страусов.

Вся надежда на информационную амбивалентность, в основе которой натурно-культурный симбиоз. И рынок, и демократия, и все прочие элементы общественного устройства – это всего лишь инструменты, способы достижения целей, и не надо превращать средство в цель. Такой невинный подлог не делает чести даже поэтам. Поменяйте точку отсчета, измените систему координат, по-новому осознайте цель – и та же демократия обнаружит свой культурный потенциал: она может стать способом утверждения диктатуры культуры.

Таким образом, дело не в демократии, не в автократии, и вообще не в «кратии», а в умении мыслить. Дело в нашем отношении к культуре, а не в том, насколько эффективно мы включились во всеобщую гонку за лидером цивилизации. Сама номинация «лидер цивилизации», при ближайшем рассмотрении, оказывается не просто не престижной – она оборачивается формой аутсайдерства. Не торопитесь, а то успеете.

Думаю, в ближайшем будущем человеку диктатура культуры не грозит; ему грозят такие цивилизационные (демократические, обратим внимание) последствия, как глобальное потепление, глобальное помутнение рассудка и, боюсь, глобальная агрессия. Человек экономический честно обнаруживает свое натуральное лицо: другого у него нет. Демократия в этом контексте осознается не как альтернатива деспотии, а как прямой путь к апокалипсису.