Девять этажей вниз

Не знаешь, что такое экстрим? Полет на 2 тысячах километрах над землей, Вспоминаешь, что экстрим – это еще и пройтись поздней ночью одной по городу.

Идешь.

А вокруг остается только свежесть позднего вечера и блестящие как две отполированные монеты глаза маленькой беспородной собачки, кучерявой с седыми усиками, ловящей малейший призыв человека.

Грусть.

Грусти нет, как и всех остальных чувств.

Слегка весело и начинаешь смеяться над отношениями людей друг к другу.

Слегка стыдно от того, что вдруг начинаешь излишне привлекать внимание к себе.

Но в основном полное безразличие.

Соитие с Полной Бесконечностью. Когда становиться все равно, что произойдет в следующую минуту, потому что знаешь, что может произойти все что угодно. Даже то, что не мыслиться тебе даже в самых ужасных кошмарах.

Даже то, что не предусмотрено в твоих самых диких фантазиях.

И не потому что ужасные кошмары так ужасны, а дикие фантазии настолько дики.

А потому что все происходящее настолько безвкусно и неинтересно, что даже в фантазиях, снах и кошмарах такого не бывает.

И от постоянной скуки тупеет Разум.

Уходит в бесконечную мелочность повседневности, и забывает, что нужно для него нечто большее, чем постоянное метание от одного источника пищи к другому.

И перестаешь видеть цель своей жизни, кроме промежуточных.

Найти любовь, хотя бы двух недельную.

Найти деньги для покупки новых модных туфель.

Забыть про внезапную боль в желудке.

И ждешь смс.

Рассылаешь смсы забытым парням, не лучшим “друзьям”, только по одной причине: чтобы они тебя не забыли.

А может кто-то еще тебя ждет? Может кто-то еще жаждет тебя видеть?

А потом наливаю себе водку.

Или сажусь в полупустой автобус на последней остановкой перед конечной.

Или поднимаюсь по темной лестнице на крышу твоей старой, уже заброшенной школы.

И прихожу к выводу.

Никому ты нахрен нужен!!!

***

Вхожу в кафешку на корпоратив. Осматриваюсь. Наши рядком уселись за стол где-то далеко от управляющей.

Зам сидит невдалеке от них и пристально смотрит на меня.

Иду через танцевальный зал к нашим, к столу, уже заваленному спиртным.

Навстречу мне встает Он.

– 

Пошли танцевать!

Улыбаюсь ему самой искренней, улыбкой номер 59.

– 

Пошли.

Танцуем медляк. Прижимаемся друг к другу.

Он мне говорит о каком-то бальном самом лучше платье, о каких-то хрустальных туфельках, о том, что кто-то самый красивый среди всех сотрудников.

О том, чтобы было не плохо сбежать с бала.

А я хочу его только спросить, почему он не был на кредитном.

Почему он до сих пор не знает, что мое заявление уже у управляющей.

И хочу сказать, да. Очень хочу.

Но водка срабатывает наоборот. И молчу, как рыба. Как блядская каменная рыба – чудо советского искусства у нас в парке.

И часы бьют двенадцать и музыка резко меняется.

ОНА подходит с другого конца зала с тремя бокалами вина.

Он видит ее и стушивается.

Он-то забыл, что ОНА рядом.

Высокий, очень высокий лоб. Голубые, слишком светлые глаза. Очень тонкие, белоснежные, прозрачные волосики, тщательно уложенные в кучеряшки. Маленькая, худенькая, с нежной светящейся кожей. Жена. Прозрачная жена. Жена-невидимка.

Чувствую себя рядом с ней огромной и толстой черной коровой.

Только как она могла родить троих детей?

Интересно ей кто-нибудь рассказывал о контрацепции? Или это его личная прихоть трахаться без презерватива?

Или у него в планах иметь троих детей? А может еще и четверых?

Может она уже опять беременна?

Дура прозрачная…

И сразу эти трое выходят из-за ее спины, три призрака: девочка лет восьми, маленькая, худенькая, светлая, копия мамы, пятилетний мальчик, светленький с длинной прической, и младенец с пронзительным голубым взглядом, не простым взглядом, ЗНАЮЩИМ взглядом.

***

Ненависть.

Этот длинный кашемировый шарфик, обмотавший ее шею, с легкими разлетающимися концами.

Не успев даже ничего и подумать, я быстро схватила эти легкие концы и выкинула их в вентилятор.

Шарфик легко намотался на лопасти и зажал моей любимой горло.

– 

Что.... – и ее прижало к решетке. Она захрипела и закашлялась. Махая передо мной своими тонкими руками, пыталась схватится мне за одежду, но ее зажимало еще больше и больше.

Этого не может быть. Это не правда.

***

– 

Вам плохо? – удивленно и искренне спросила она.

– 

Нет, мне не плохо,, – стою, шатаюсь я, – меня только что убили…

По кровеносным сосудам поползли черви и забрались прямо в сердце. И зашевелились, закопошились, шлепая об него своими белесыми прозрачными телами, вызывали тошноту и недержание.

Убегаю к своим сотрудникам.

– 

Давайте выпьем за день банкира! – предлагает девочка с юрлиц и раздает нам бокалы.

– 

Давай!