Девять граммов в сердце… (автобиографическая проза)

Там, на Урале, все было насыщено тревогой и заполонено врагами. Здесь же, в Сололаках, медленно текли медовые будни и все обнимали друг друга… Но однажды дядя Миша спросил Ванванча как-то по-взрослому, на равных: «Ну, как там папа на вашем Урале?» И грустью повеяло от его слов. Ванванч не смог разделить прозвучавшей грусти и ответил бодро и снисходительно: «Борется с врагами…» Ничего не изменилось в лице дяди Миши, и бодрость Ванванча не коснулась его. «А здесь есть враги?» — спросил Ванванч по-деловому. «О, конечно, конечно», — ответил дядя Миша без энтузиазма и тотчас удалился.

Рояль стоял, покрытый пылью. Рядом с фотографией Степана повесили новую — бабушки Лизы. Пока Вася прикреплял ее к стене, все смотрели в разные стороны. «Генацвале… генацвале…» — витал меж ними тихий бабушкин шепоток.

За какие-то два года многое, оказывается, переменилось. Трехкомнатная квартира на Грибоедовской улице, где совсем недавно маленький Лаврентий в пенсне пугал собравшихся своими охранниками и выкрикивал Ашхен хмельные комплименты, эта квартира перешла во владение тети Сильвии, и они с Люлюшкой покинули Лермонтовскую. Однако как-то неисповедимо для Ванванча исчез Вартан Мунтиков, а вместо него возник тридцатилетний высокий, улыбчивый Николай Иванович Попов, преуспевающий бухгалтер-экономист из какого-то там треста. Он обожал тетю Сильвию, которая была старше его на целых одиннадцать лет, говорил с ней с придыханием, широко распахивая большие карие глаза, и поддакивал, и во всем с нею соглашался, и с радостью, смачно целовал ее белую пухлую руку под одобрительный смех Люлюшки.

Сначала Ванванч, верный своей давней приязни к мягкому привычному Вартану, никак не мог приспособиться к новому лицу, но обаяние молодого мужчины было столь велико и внезапно, что нельзя было им пренебречь. «А он кто?» — спросил Ванванч у Люлюшки шепотом. «Он муж, мамин муж, новый мамин муж, — рассмеялась Люлюшка, — мамин раб и слуга… Посмотри на него!..» — «А Вартан?» — «Ээээ, Вартан, — сказала Люлюшка, кривясь, — Вартан тоже был добрый и послушный, но глупый, понимаешь? — И она продолжила шепотом: — Он привез сюда однажды своего приятеля, бедняжка, на свою голову, представляешь? И мама в него влюбилась, и он влюбился в маму…» — «А потом??!» — «А потом Вартан заплакал, собрал свои вещи, и Рафик увез его куда-то на своей машине…» Ванванч вздохнул. Еще одна страница учебника жизни была перелистана…

А впереди вновь замаячил Урал. Мама была сосредоточенна и мрачна. «Ашхен, — сказала Сильвия, — ну хорошо — враги, шпионы, троцкисты, но ведь что-то в этом неправдоподобное, а?..» — «Что ты, Сильвия, что ты, — прошелестела Ашхен, — это наша реальная жизнь. Мы должны все это выдержать — иначе нас раздавят…» При этом она, как обычно, смотрела в окно на белое здание консерватории и поморщилась, когда из распахнутого консерваторского окна донеслись громоподобные гаммы меццо-сопрано, а потом, когда этот же голос проревел на всю узкую улицу: «У любви как у пташки крылья…» — стало просто невыносимо.

«Шпионы-шампиньоны…» — засмеялся Николай Иванович и долил сестрам вина в бокалы. «Николай! — прикрикнула Сильвия капризно. — Ты что, не видишь, что творится кругом?!.» — «А что такое?.. Что, Сильва?..» — «Ты что, ничего не понимаешь?» — крикнула она и кивнула в сторону Ашхен. «Ну хорошо, успокойся, дорогая, — выдавил он испуганно, — ну сидим и веселимся…»

Потом он отправился за женой на кухню, и она сказала ему зловещим шепотом: «Ты разве не понимаешь, что она сумасшедшая? А? Ты забудь, что ты Бозарджанц… Навсегда забудь… Кончилось… Все. Этого уже не будет. Никогда… Помалкивай и получай свою зарплату… Все. Ты понял?» — И вдруг рассмеялась, да так громко, так беспечно, словно почувствовала за спиной тень Ашхен. «Понял», — сказал он облегченно.

Он не любил и боялся многозначительных речей. И тут вошла Ашхен, оглядела их и спросила: «Ну-с, что вы обсуждаете?» Сильвия щелкнула мужа по носу. «Учу этого легкомысленного юнца, чтобы не забывал о вражеском окружении». Николай Иванович хохотнул. «Ах, ах, ах», — попыталась пошутить Ашхен. Но шутить она не умела. Она смотрела в окно и не видела глаз Сильвии, наполненных страхом, и она сказала себе самой с упрямством школьницы: «Ошибки, конечно, бывают… Люди иногда ошибаются, но партия — никогда…» — «Урра!» — крикнул Николай Иванович. «Николай, — строго проговорила Сильвия, — какой ты все-таки шалопай!..»