Девять жизней Кота Баюна 1. Сказ 1. Дети подлунного света

– Собираешь рать? – от напряжения Кот тяжело дышал. Он чувствовал себя песчинкой перед стремительно несущимся горным потоком.

– Кто-то же должен встретить изменения во всеоружии. Пойдёшь со мной?

– Я верен данному слову и не предам Великую Мать.

– Похвально, – новоиспеченный Царь скрипнул зубами. – Могу забрать Силой.

– Можешь, – Баюн с вызовом поднял подбородок. – Но не будешь!

– Не буду, – он печально улыбнулся. – Мне не нужны рабы, не мой удел, не мой путь, – он стрельнул глазами во тьму за спиной собеседника. – Ты точно решил, Кот?

– Точно! – ожидая подвоха следопыт вслушался в нарастающий шум. В их сторону кто-то стремительно приближался по воздуху.

– Что ж, может, ещё свидимся, – он шагнул назад. – А пока веселого тебе хоровода, коли не хочешь встать под мою длань, – собеседник рассмеялся, перекинулся вороном и стремглав унесся в ввысь. – Коли выстоишь – передай от меня поклон Макоши, – раздалось с чернеющих небес.

Завороженный произошедшим, Баюн пропустил первый удар могучих крыльев, но увернулся от второго, чтобы тут же быть сбитым трепыхающейся волной. Воин яростно заработал руками, а затем и обнаженными клинками, разгоняя нападавших. Десятки, если не сотни ухающих сов, противно пищащих летучих мышей и ширококрылых ночных бабочек завели вокруг него хоровод. После нескольких кругов противосолонь основная масса нападавших оставила крутящегося вокруг себя Кота, устремившись через лес в сторону людского поселения, остальные, минуя клинки, ударили по металлу доспеха, опрокидывая мечника наземь.

* * *

– Бегите!

Крик заставил вздрогнуть и поёжиться всех жителей поселения. Стражникам, сидящим на сторожевой башне, показалось, что Солнце, опускающееся за окоём, тут же ускорило бег, стремясь поскорее покинуть этот неуютный и тревожный вечер. Забрехали собаки, перейдя на заунывный вой. Дневной зной сгинул, затаившись на чьей-то печной трубе или под пузом кудахтающей наседки в соседнем сарае, оставляя поселение на растерзание знобящего ветерка, юркого проныры, снующего тут и там, словно выведывающего: «Кто голосит? Кому неймётся?»

Заохали бабы, побросали дела и в невнятном беспокойстве метнулись в избы к чадам, по дороге шикая на ребятишек постарше, которые еще не доросли до возраста помощников мужей, готовящихся с оружием в руках защищать родной дом. Суетно заскрипели двери, готовящиеся дать отпор незримому супостату. Поспешно застукали ставни, преждевременно погружая горницы во тьму. Вздрогнули печные заслонки, впервые испугавшись опустившейся тягостной темени. Затрещали березовые щепы, одалживая толику жгучего тепла у печных углей. Мрак нехотя отступил, готовясь вновь воссесть в своих владениях, лишь только игривые огоньки добегут до другого конца лучин. Наконец притихли младенцы, убаюканные в люльках или в заботливых руках испуганных матерей.

Единственной из баб, кто не бросился прочь, а наоборот, вышел из избы навстречу болезненному крику, была седая как лунь женщина. Покачивая неподвижный сверток, она смотрела пустым, как иссохшие колодцы, взглядом, на навес травницы, под которым, корчась в муках, извивался словно уж и надрывался криком старый пастух, да приговаривала, поглаживая свою ношу:

– Спи-поспи, Вараксушка. Скоро батька с выпаса придёт, будем ужинать. А пока на, почмокай молочком, да подремли, кровинушка родненькая, вырастешь, станешь мне помощницей, батьке усладой очей.

После чего она скрылась в доме, невесело нашептывая колыбельную.

– Бегите!

От повторного крика колыхнулись, местами едва не погаснув, костры, на которых варилась похлебка для воинов –защитников поселения, качнулись котлы с бурлящим варевом. Вздрогнули, напрягшись, только что закрытые ставни, смолкли воющие псы, попрятавшись кто куда. Мявкнули коты, в убежищах которых попытались укрыться дворовые собаки. Колыхнулась гроздь засушенной рябины, которой было вдоволь под навесом травницы. Колыхнулась и, отломившись от веточки, упала на лицо тяжело дышащего, до сих пор не пришедшего в себя Ждана.

Пастух тяжело вдохнул, выдохнул. Красные бусинки ягод скатились ему на грудь. Дыхание медленно восстанавливалось. Старик попытался закричать в третий раз, но лишь закашлялся, ловя воздух, выгнулся и смолк. Дышать становилось легче. Он уже не постанывал при каждом вздохе, а только скрипел зубами, пугая сидевшую неподалеку на бревнах детвору.