Девять жизней Роуз Наполитано

– Сегодня соглашусь на все, что велит мама. Погоди, она и тебя в желтый приоденет.

Мама достает крошечную шапочку того же цвета для Адди.

– Что скажешь, Роуз?

– Скажу, что она нелепая, – заявляю я и улыбаюсь. – Но мне нравится.

– Правда? – В полумраке видно, что мамины щеки розовеют. – Конечно же, у меня есть свитер и для тебя. – Она начинает рыться в сумке, висящей на плече отца. – Может, Люк сделает семейное фото.

– Я же говорил, Роуз, ты следующая, – ухмыляется папа.

– Сегодня я надену все, что ты захочешь, мам.

Мама отрывается от своего занятия и улыбается.

Как легко сделать родителей счастливыми: сказать маме то, что она мечтала услышать, дать ей желаемое – свитер, внучку. Почему я так противилась рожать, ради чего? Почему так возражала? Что плохого в том, чтобы наполнить любовью мою жизнь?

Папа берет Адди на руки, пока я натягиваю нелепый свитер, который мне вручила мама, на свое ноющее тело. Все это я проделываю так, будто только о том и мечтала, будто это мое предназначение – стать матерью.

После, сидя на больничной кровати и наблюдая за тем, как родители сюсюкаются с внучкой, я ловлю себя на том, что мне не хватает тепла малышки у моей груди. Как быстро мозг и тело адаптируются к новому элементу в жизни, как быстро развивают чувства – осознание присутствия или отсутствия ребенка, понимание того, где он находится, удобно ли ему, безопасно ли.

Что будет с моей работой, с карьерой? Способен ли мой мозг снова заняться научной деятельностью, статьями, преподаванием – или же никогда не станет прежним? Неужели я никогда не стану прежней?

А важно ли это? Не все ли равно… Натягиваю одеяло повыше.

Пока что это не имеет никакого значения и можно наслаждаться мигом восторга, ярко-желтым мигом.

Папа склоняется к Адди и прижимается щекой к пушистой головке.

И все потому, что в тот день я потянулась к Люку.

Цепляюсь за эту мысль и внимательно ее обдумываю. Я потянулась вперед, а не отпрянула, приникла к мужу, а не оттолкнула его, всего лишь слегка сменила направление движения – и вот с нами Адди.

Я нахожусь в реальности, где мы – мой муж, родители, дочь – в больнице. Представив, что Адди так легко могла не появиться на свет, что ее существование в этом мире так эфемерно, я почти теряю голову. Ей меньше суток, но мысль о том, что она вовсе бы не родилась, невероятна. Адди необходима, важна, так же важна, как воздух, дыхание и сердце, что бьется в моей груди.

Кем бы я была сейчас, если бы продолжила спорить с Люком?

В глубине души нарастает странное удовлетворение: я сумела это сделать, подарить миру нового малыша, а бабушке с дедушкой – внучку, чтобы обнимать ее, любить и баловать.

В дверь заглядывает смеющийся Люк.

– Отличный наряд, мамуля.

Мама оборачивается к нему, но он снова смеется:

– Я о другой мамуле, о Роуз!

Мама целует моего мужа в щеку.

– Кстати, у меня и для тебя есть свитер.

– Ну разумеется! – закатывает глаза Люк.

– Твои родители еще не приехали? – интересуется мама. – Можем одолжить им свитера, чтобы сделать ваше семейное фото.

– Какая вы заботливая, – подтрунивает Люк.

Нэнси и Джо ни за что не облачатся в свитера, уж он-то знает.

Муж берет камеру, самую большую, которую бережет для важных съемок.

Чего я не ждала с нетерпением – так это родственников Люка. Снова придется выслушивать советы, терпеть попытки все контролировать: меня, Адди, их сына. Я задавалась вопросом: возможно, появление ребенка смягчит отношение родителей Люка ко мне? Но их потребность указывать, что я должна делать и кем быть, только усилилась. Наверное, время, когда мы все жили в ладу, ушло навсегда.

– Дружно улыбаемся! – командует Люк.

Мама уже заставила его нарядиться в свитер, и все мы выглядим одинаково. Это самое нелепое, что мы позволили ей делать с нами, но нам все равно. Главное – то, как мама сейчас счастлива, и счастье ее наполняет всю палату, отчего зрение размывается и я вижу все нечетко, будто на старом фото, словно то, что когда-то случилось в прошлом или произойдет в будущем, но не здесь и сейчас.

Адди так и не просыпается, пока мы фотографируемся – сначала все пятеро, вместе с Люком на камеру с установленным таймером, потом папа, мама, Адди и я. Люк, Адди и я; Адди со мной и Адди с Люком.

Не могу перестать улыбаться, будто иначе все это – мои родители, Адди, Люк и все хорошее в этой комнате – может исчезнуть. Мы снимаемся в разных комбинациях, а потом я прошу мужа сделать кадр, необходимый мне так, словно от него зависит вся моя жизнь.

– Люк, сфотографируй нас с мамой и Адди? Только втроем?

– Конечно, – соглашается он.

Мама садится на край кровати.

– Ты слишком далеко, – говорю я. – Мне хочется тебя обнять.

Она смотрит на меня, словно для нее никого в целом мире больше не существует. Я наслаждаюсь этим ощущением, даю ему проникнуть сквозь кожу и побежать по венам, наполняя каждую мою клеточку. Хочу приберечь его на черный день, ведь черные полосы всегда наступают…

– Я люблю тебя, – говорит она.