Девятая Парковая Авеню (СИ)

— Тебе не может не быть больно, — разве это мой глухой и хриплый голос? Я содрал с его личика сухую кровь и вздрогнул, думая о том, сколько ещё предстоит сделать. На его губах чёрную корку я тронуть не осмелился… они в дразнящей близости, не отстраняются. Почему?

— Я говорю не о физической боли, — его тихий шёпот ещё больше сбил меня с толку.

— Прости, — я отвёл глаза, не оправившись после его первого робкого поцелуя. В благодарность за спасение? Или я совсем ничего не понимаю? — Мне кажется, все разговоры можно пока отложить. Сейчас нам позарез необходимо выбираться отсюда.

— Я знаю, — он судорожно сделал выдох и зажмурился. Господи, если у него повреждены легкие или другие внутренние органы… — Не бойся, — добавил он, прочитав тревожную мысль, бившуюся в моём новом взгляде. — Я пока не могу ходить, но я ещё живой. Всё будет в порядке. В квалифицированной медицинской помощи я не нуждаюсь. То есть… я не хочу, чтоб меня видели врачи. Понимаешь? Никто… Ты и сам справишься.

Понимаю. Доверие в его последней фразе заставило задуматься о последствиях приема «скупого Морфея». Неужели таблетка подействовала так хорошо? Он правда меня не помнит?

— Не надо дышать с таким облегчением, — в его голосе зазвенел металл. Пока ещё слабо, но… — Скоро ты ответишь мне на пару вопросов. А пока я забуду о кое-каких твоих преступлениях. И десяток раз успею переменить о тебе мнение.

Я чуть не поперхнулся. Насколько же я устал, если совсем не слежу за выражением своих глаз? В них что, сейчас с лёгкостью можно прочитать всё что угодно?!

— Ты сейчас как на ладони, — лёгкая улыбка тронула его запёкшиеся в крови губы. — Но всё так запутанно… килограмм мыслей-эмоций в секунду. И все разные, все очень яркие. Такого я ещё не видел. Я пока не знаю, что и думать о тебе. И прежде чем мы начнём спасаться, ответь на один вопрос. Только на один.

— Какой?

— Что это за человек, столь любимый тобой, которого я тебе назойливо напоминаю? Его образ каждый раз встает в твоей голове и не даёт тебе меня убить, заставляя наоборот… влезать в неприятности и вытаскивать меня из разных передряг.

Вот чёрт. Такой обширной проницательности я не ожидал даже после того, как понял, что он читает мои мысли. Но бллин… бллин, бллин… Я же не могу признаться!

— И не пробуй увильнуть от ответа, — его улыбка стала заметней. — Иначе я никуда с тобой не пойду.

— Ты его не знаешь. Судя по тому, какую дрянную музыку ты любишь, ты вряд ли о нём слышал даже краем уха.

— Допустим. Как его зовут?

— Кирсти Лайт, — всё, имя вырвалось. И как у меня язык смог повернуться…

— Знаменитость? — убийственно-прекрасные глаза прищурились.

— Да. Европейская знаменитость.

— Из Северной Европы, — раненые губки Кси сжались, но зелёные омуты глаз смеялись теперь надо мной в открытую. — Не так ли?

— И всё-то ты помнишь…

— Не ворчи. Встать можешь?

— Да, как ни странно, — я поднялся на дрожащие ноги. Они отказывались слушаться ещё пару секунд, потом примирились. Я с облегчением походил туда-сюда, ощущая, что нестерпимая боль в заднице нехотя притупляется. Да, Бэзил раскромсал мне внутренности своим тупым ржавым гвоздём, но что с того… Главное, не кривиться слишком часто и не показывать, что меня к такому насилию долго и планомерно приучали. Я остановился над телом Ксавьера, подавил вздох боли и присел на корточки. — Можно приступать к операции по твоему спасению?

— Валяй, — он повернулся на бок. — Только сначала оденься.

*

Моя рана практически перестала кровоточить. Хотелось вскрикнуть, когда продевал ноги в штанины, но долгий испытующий взгляд малыша удержал. Я железный, я должен быть железным… ради него. Кажется, моё тело под давлением произошедшего вспомнило давно забытую функцию — умение быстро восстанавливаться. Неделя, от силы две… и я снова смогу сидеть на попе ровно.

Полчаса продержал Кси под прохладным душем, осторожно поворачивая с боку на бок. Пытался водить мочалкой по его телу как можно бережнее и всё равно шипел и ненавидел себя, когда он дёргался и стонал «убери, больно…» Оставил его лежать ничком на толстом полотенце, прокрался в казарменную спальню поискать какую-нибудь одежду. Нашёл рубашку и джинсы. Те самые, в которые одел его утром. Вчерашним утром, потому что уже давно за полночь… чёрт, это было только утром?! А такое ощущение, будто миллион лет прошло. И во мне столько всего переменилось за какие-то несчастные сутки…

— О чём ты задумался? — его тонюсенькие руки крепко обвивают мою шею, голова покоится на плече. Я несу его наружу. Золотые волосы, поддразнивая, щекочут мою растревоженную кожу.

— Что, уже не можешь определить сам? — я крепче сжал его заморенное тело. До чего же ты исхудавший и невесомый, любимый мой. Почти прозрачный…

— Нет, не могу. У тебя ширмочки на глазах, — голос настолько серьёзный и тихий, что я невольно приостанавливаюсь и наклоняю голову, вплотную приближая к нему своё лицо.

— Какие ещё ширмочки?! — с беспокойством смотрю в два неподвижных озера горького абсента. Они блестят.