Девятая Парковая Авеню (СИ)

— Разве можно такое забыть? Обнажённая американская мечта. Белоснежная, податливая… со сверкающими, драгоценными, но абсолютно безжизненными провалами глаз. С телом, настолько гладким и совершенным, что мне казалось нереальным и пугающим, до мурашек по коже, ощущать на себе твои жгучие поцелуи. Потом я вспомнил, кто ты. И рыдания подступили помимо воли. Меня тогда слепая ярость охватила… к тем, кто сделал тебя таким. К тем, кто испоганил, оплевал, унизил и убил мечту, превратив в послушную бездушную куклу. Слишком горько было осознавать, что ты уже и человеком себя не считаешь, обращённый в рабство, осквернённый и использованный системой в самых чудовищных целях. Я моментально протрезвел. И, несмотря на сильную похоть, не смог… просто не смог воспользоваться тем, за что заплатил накануне четверть миллиона долларов. Ты был самой дорогостоящей проституткой, которую я когда-либо заказывал. И так и не оттрахал.

— Хочешь наверстать упущенное? — в насмешку или всерьёз, но мой голос стал откровенно призывным — небывало низким, с очаровательной хрипотцой и больно царапающими нервы издевательскими нотками. Стопроцентный сексуальный натурпродукт. — Взять сполна за потраченные деньги?

— О чём это ты?!

— А о чём ты? Считаешь, что твой крестник не помнит, какие взгляды ты бросал на него в ту безумную ночь? И какими голодными глазами провожал свою единственную слезинку, отколовшуюся от сухих рыданий и капнувшую мне на живот? Твоя слеза дерзнула сделать то, чего не разрешили руки. Ты непроизвольно облизал пересохшие губы, всеми мыслями уже находясь на моём теле, изучая и лаская его так, как никогда бы себе не позволил в здравом уме и памяти, под колпаком железного самоконтроля…

Шеппард поражённо уставился в моё пылающее лицо.

«А действительно, ведь Шеп до сих пор иногда не может сдержаться и обливает тебя взглядом сладострастных влюблённых серых глаз. И я вижу в них бережное воспоминание о той ночи, когда он видел тебя голым в первый и последний раз в жизни».

Он совсем замучился, бедняга. Держать себя в узде, целовать меня зачем-то в щёчку, всегда!.. И метаться в пустой постели без сна. Ну или терзаться жестокими видениями, доводящими до седьмого пота и душевных срывов. Мазохизм… Нет, я бы давно сошёл с ума от безответности.

«Хочешь его пожалеть?»

Есть способ, единственный, ты ведь его знаешь. Но я его не использую. Только не с Шепом.

«Одним больше, одним меньше… Сколько их перебывало в твоей заднице?»

Эй! Твой цинизм несколько неуместен. Ты хоть на грамм веришь тому, что говоришь?

«Нет. Я не допущу в тебя больше никого. Раз и навсегда. Прости, шутка была жестокой. Но я, так же как и ты, не вижу иного выхода».

В таком случае нет. Закрыли тему.

«Но ведь больно же не будет!»

Нет, миокард. Не заводись сам и меня не зли. Нет.

«Он любит тебя и никогда не причинит боль. И он очень хочет».

Я не хочу. Нет.

«Он подготовит тебя… разогреет и раскроет. Он же гомосексуалист со стажем более тридцати лет!»

Слушай, это полный бред! Я не буду спать со своим крёстным отцом! Он сам этого не допустит. Нет.

«Умом — как и ты — не допустит. А сердцем…»

Будь ты проклят! Это самая чудовищная мысль из всех, что ты мне когда-либо подсовывал!

«Тебе будет очень приятно. А мне позволит ненадолго забыться…»

НЕТ.

«Ну бллин, он же вовсю ест тебя глазами! Изумлён, сбит с толку… и всё равно возбуждён. Никто и никогда не сможет отказать себе в удовольствии. Особенно в таком чувственном и жарком, как ты».

Ты сошёл с ума. Я тебя не слышу, заткнись.

«Да? Какое огорчение. Просто доверься мне… и сам заткнись. Всё будет великолепно, я обещаю».

*

Одеяло, дразня, медленно поползло по моему телу и остановилось на кромке джинсов. Я взял руку Шеппарда и положил себе на тонкую тазовую косточку, выступающую из-под ткани.

— Хочешь снять их с меня? — непринуждённый голос, блестящие губы, шальное пламя в глазах… Его кровь уже, по-моему, превратилась в кипяток.

Хардинг смертельно побледнел, обозначив неестественно-яркие пятна на небритых щеках, и под одеялом расстегнул мне ширинку. Стащил джинсы на пол. После этого одеяло возобновило сползание вниз по моему телу, отметив радостным дёрганьем зверский стон Шепа, когда он увидел… меня.

— Хочешь потрогать? — я лёг на бок лицом к нему и выгнулся вперед, максимально приближая к крёстному высоко задравшийся к животу член. Хардинг никак не отреагировал, поглощённый то ли моим непривычно распущенным поведением, а то ли собственным оцепенением. — Нет?! Ладно, тогда я сам…