Девятая Парковая Авеню (СИ)

Шеппард не дал мне ничего сделать, мгновенно решившись. Наклонился и взял мою горячую плоть в рот. Его сухой шершавый язык прошёлся по всей длине члена, утопив тело в первой сладкой волне томления. Прилив крови вниз, вниз… ближе к его лицу. Какие ощущения… он плотно обхватил губами мою крайнюю плоть, оттянул назад, обнажив головку… всосал в себя и начал творить с ней что-то безобразно развратное, вызывающее шок, помутнение и боль. Вместо стонов у меня из груди сразу начали вырываться крики… Судорожно вцепившись пальцами в его голову, я пытался не дёргаться в ответ на каждое его движение языком и прикосновение твердой рукой. Обожемойматьтвою… я вцепился в стену, в подушку, в кроватную раму, перевернул и разбил чашку, на пол полетели капсулы и шприцы… Я вывернулся на постели, пытаясь хоть как-то усмирить свои крики, но его рот уверенно последовал за мной, жадный язык обвивается вокруг члена всё туже в гнусном танце ярости, стремясь вырвать из меня как можно больше, сделать как можно слаще, острее и больнее, причинить это как беду, не делать подарком… Он всё ещё сосёт меня, злого, вспотевшего и выдохшегося, но чуть мягче, подслушав скачки бешеного пульса… мне же не хватает крови, я обессилено дышу, едва заметно двигаясь ему навстречу. Хочется шире раздвинуть ноги, но узкой койки на это не хватает… вжаться к нему в рот поглубже, преодолеть сопротивление его грубого языка и погрузиться в мокрую сладость его горла… заорать в полный голос, отпустив себя. Шеппард, что же ты делаешь, старый мерзавец, зачем…

Неожиданно оборвав грязные игры с моим растревоженным и твёрдым, как камень, достоинством, Шеп поднялся чуть выше. Покрыл сравнительно спокойными поцелуями татуировку под пупком… повторил каждый изгиб нарисованных там синих роз и дарксайна (лишнее свидетельство моей металомании), а потом бесцеремонно залез и в само святая святых.

— Твой пупок… — исступлённо прошептал он, тычась носом мне в живот и покусывая горящую кожу то там, то сям, — чёрт, я так мечтал о нём! Член — это для простых, для нормальных, для женщин, в конце концов. Для других, прозрачных и понятных потребностей. Но пупок… Ангел, я фетишист. Это… нечто, что роднило тебя в утробе с твоей матерью, оборванное, посиневшее, окровавленное… а затем втягивающееся в тело и медленно заживающее. Пупочная вена, кем-то умело и невинно завязанная вот в это, такое крохотное и неимоверно искушающее. Я всегда подозревал, что найду в тебе своё тайное слабое место. Ты сексуален, боже, КАК же ты сексуален, был и есть в своём нагом детском бесстыдстве… Не шевелись, — он крепко сжал мою талию по бокам, — я хочу насладиться твоим криком до конца. Медсёстры не придут, дверь заперта, ори сколько хочешь. Ты ведь боишься этого как щекотки, Энджи…

Я не возражал. Я едва его понял. Но за несколько минут он подло до безобразия изнасиловал языком мой пупок и весь живот, украв у меня больше сотни стонов и жалобных вскриков. Затем неожиданно, не дав толком отдышаться, набросился на соски. Левый мучил не сильно, — он находился в опасной близости от швов, — зато правый… я так матерился вслух и вопил о пощаде, а на него не действовало, что просто начал вырываться и чуть не упал с койки. Шеппард успел удержать меня, быстро прошептал на ухо «извини» и просительно потерся губами о мои губы, вымаливая вход. В доступе было гордо отказано, о чём свидетельствовали мои крепко сжавшиеся зубы и злой непримиримый прищур. Но Хардинг, мило улыбнувшись, принялся ласкать нежнейшими и легчайшими прикосновениями языка мои скулы, веки, шею и плотно сомкнутые губы… пока со вздохом удовольствия я не впустил его себе в рот.

В его сорванном дыхании было уже не три стакана виски, а любимейший мною аромат смеси табака с черничными пастилками, которые он разжевывал после каждой сигареты. Дым и свежесть северной ягоды… подбородок щекочет его короткая щетина. Я слабо ощутил, поглощённый долгим, необыкновенным жадным засосом, что его руки властно прошлись по моим узким бедрам, разведя их в стороны, и подняли моё тело в воздух, приставляя и насаживая на его член. Когда он успел расстегнуть свои брюки? Он вроде бы только начал съедать моё дыхание, а во мне, внутри… я слабо вскрикнул, пробуя отстраниться. Он не позволил. Прервал поцелуй, со свистом втягивая воздух, откинув голову, и прижал меня, насаживая глубже… медленно я начал привыкать к его близости, открывая сознание, сбежавшее из страха перед болью. Да, боль и дискомфорт были, куда ж без них… но Шеп двигался мягко и неуверенно, урывками, будто постоянно спрашивая разрешения. Я выгнулся, чтобы он раздвинул мои ягодицы и крепко зажал в двух огромных ладонях. Так легче… и в разы приятнее. Ему тесно, мне жарко… он жжёт меня, проникая все глубже и глубже, без остановки, ни конца ни края. Какой длины у него член?