Девятая Парковая Авеню (СИ)

— Не ты один. Короче, ладно, я вижу, моя исповедь не произвела на тебя никакого впечатления, так что на этом всё. Хорошенького понемножку. Я усиленно рекомендую тебе пойти домой, повиниться во всём Руперту, записаться к наркологу и перестать страдать фигнёй. Жалкая затраханная блядь, что сидит тут перед тобой, совершенно тебя недостойна.

— Вовсе нет! Не говори так! Кем бы ты ни был, в теперешней или прошлой жизни… и что бы ты ни делал… я буду любить и поклоняться тебе всегда. Ревновать к воздуху, которым ты дышишь. И хотеть тебя. Пусть это глупо и безнадёжно.

— Насчёт «безнадёжно» могу поспорить, — я плавно изогнулся и удобно лёг прямо в его растопыренные руки. — Но если ты выигрываешь этот спор — никогда меня больше не увидишь. Ты понял, о чём я?

— Н-нет…

— Выбросишь из лексикона фразу «хочу тебя» и перестанешь смотреть как затравленный зверь — мы сможем остаться друзьями. Липовыми, конечно, но лучше, чем никакими. Если же нет… Час времени в моей постели стоит ровно один миллион долларов. Но сейчас я готов поработать бесплатно. В качестве актива, а не пассива… впрочем, если ты хотел сам меня потрахать, я тоже не против. Решайся. После этого — ты не заикнёшься обо мне ни отцу, ни случайному собутыльнику, никому. И забудешь дорогу в мой дом. Забудешь моё лицо и имя. Если не сможешь позаботиться о качественной амнезии, я всё устрою. Но потом — не плачь. Теперь всё ясно? Ну? Я жду.

Альфред лишился дара речи на минуту, а может, и больше. Я безучастно скользил глазами по его лицу. Пытка единожды данным согласием хуже пытки вечным отказом? Не ожидал, право. Он не верил и боялся отвечать… Сомневался, раздираемый выбором, кричал про себя, убивался и изнемогал. В его глазах метались тени, происходила страшная кровопролитная борьба. А потом кто-то победил. Пожрал труп проигравшего. И моё сердце иронично хмыкнуло.

Фредди придвинулся, робко погладил мою грудь и прошептал:

— Ты использовал самые гадкие и обидные слова. Но всё же… я уверен, дважды ты это пари не предложишь. Я согласен уйти… с выигрышем. Я хочу провести с тобой хотя бы половину из отведённого часа. Что касается ролей, то, если честно, именно о втором варианте я мечтал. Только я не умею… ничего не умею. Плохо представляю, как это делается. Как вообще должен происходить этот… ну, этот…

— Трах у гомиков, — невозмутимо подсказал я. — Гомосексуальный половой акт, секс между мужчинами. Короче, к делу. Как ты собираешься меня поиметь?

— Что? В… наверное, в самой комфортной для обоих позе… — пробормотал Фредди, густо краснея.

— Тогда рекомендую развернуть меня и положить на живот, свесив с кровати, а самому улечься сверху. Однако, — я подавил гнусный смешок, — перед этим настоятельно советую разогреть меня… возбудить. Иначе не осуществишь ты свой коварный план проникновения ни под каким соусом.

— Ох… хорошо. А что тебе нравится? Где тебя ласкать? И как?

— А что ты сам первым делом вознамерился помучить?

— Твой живот. Татуировки… они притягивают меня, как магнит. Ну и пониже, там… хотел бы взять в рот. А ещё посмотреть на твои ноги. Погладить их… замучился гадать, какие они. А ещё, прости… соски. Шея. И, конечно, твои губы.

— Мне нравится всё перечисленное. Начинай.

Я шлюха. Говорю, что люблю Ксавьера, а сам… Но миокард не ругается на моё новое дурацкое приключение. Залёг на дно, наблюдает из тины через бинокль. Я вздыхаю, поворачиваясь и мысленно уходя сквозь стену.

Сначала скромно, а потом всё смелее и смелее, шершавый язык Альфреда танцевал на моём теле, порождая неясное томление и дрожь в ногах. Целовал спину, щекотал дыханием, холодившим на мокрых пятнах от слюны, водил пальцами вдоль торчащих позвонков, поглаживал и тёрся щекой, замирая и останавливаясь с ласками… будто всё ещё не верил. Снимать с меня штаны он не решался долго, предпочитая просто лежать сверху. Закончив со спиной, вылизывал и покусывал меня за шею и грудь, покрывался густым румянцем, шептал «о Господи», дрожал и тянул зубами мои бледные соски. Они краснели и выпирали, мягко исчезали у него во рту, сминали его губы, не поддаваясь на нажатие… а он лизал их и крепко сжимал свои ноги, сдерживая стоны. Я тихо вздыхал, возбуждаясь слишком медленно, не помогал ему, но и не отвлекал. Я люблю осторожные прикосновения и посасывания, но предпочитаю ощущать их пониже. А Фред никак не спускался ниже. И я понял почему. Уже полностью раздетый, вызывающе белый, с похотливо торчащим и достающим почти до пупка достоинством, я вызвал в мальчике такой экстаз и прилив адского желания, что он едва не кончил, чуть-чуть потершись об меня своим членом. Сдержав каким-то чудом семяизвержение, он утомлённо упал на меня и тихо прошептал в ухо:

— Я не знал, что это так ужасно больно. И приятно, одновременно… ну, там… между ног. С девушками это происходило не так. Наверное, они не влекли… так сильно.