Девятая Парковая Авеню (СИ)

— Ох, Энджи, да мы же учимся в одном компьютерном классе! Учились… Он не признался тебе? Ну разумеется. В общем, он часто впадал в нервно-озабоченное состояние, рассказывал о неком друге своего отца, все время называл его Ангелом, а я подтрунивал над Фредди, типа он педик, да ещё и извращенец какой-то. Втюрился во взрослого мужчину, да так безумно, что придумал ему такое прозвище — Ангел. Господи, я ведь ещё не знал, что это… сохнуть по кому-то… сохнуть по тебе. Не знал, какой ты… классный. И непохожий на всё и всех мужчин, виденных мной раньше. Долгое время я честно полагал, что влюблён в Рашель. Она оказывала мне такие знаки внимания… Однажды вечером, приехав в гости ко мне домой, она разделась до прозрачного белья и танцевала. А я любовался, как последний дурак. И ни одной толковой мыслишки не шевельнусь в голове, например, припереть её к стеночке, нагнуть и расстегнуть ширинку. Зато когда я увидел тебя, голого… мне захотелось сию же секунду содрать с себя все шмотки… стать таким же голым, как ты. И броситься на тебя. Отдаться. Именно отдаться… мне захотелось этого так отчаянно, что я просто-напросто перепугался. И утром, проснувшись в твоей готической чёрной постели, я был сам не свой от шока и вожделения. Ты не убил меня, ты забрал меня из отчего дома, ты… даже раздел меня! Немного… и провёл рядом со мной ночь. Воображение затопило меня отчаянными картинами того, что я мог бы с тобой сделать, осмелься я протянуть руку и… ну… взять это. Но я же не смел! Я никто, ещё одна твоя жертва… и я огрызался и молол грубости. Страстно мечтал сбежать и скрыться от твоих пронизывающих глаз. Пополз в душ, еле-еле остудил тело от неистового желания и, неумолимо притягиваемый, пошёл тебя искать. Сдержать порыв влезть в твои волосы было невозможно. Я тогда чуть не проговорился обо всём, что бушевало внутри, но ты сам помог мне прикусить язык. Потом я пил какао. А потом был какой-то чёрный провал.

— Я подмешал тебе галлюциногенного снотворного, чтобы без последствий вернуть домой.

— А-а, теперь понятно. В общем, в башке всё убилось и перепуталось, и тело почему-то болело. Но я помнил. Чётко помнил, как люблю тебя. Следующим было похищение. И самый жуткий день в моей жизни, в компании с Бэзилом. Мы были давно с ним знакомы, он часто захаживал в гости к папе… приносил мне подарки. Носил на руках. Целовал в щёки, изредка в губы, царапая щетиной. Но я и не предполагал, что на самом деле он хочет от меня… короче, не важно. Ослепительным видением в ночи пришёл ты и спас меня от него. Я был с тобой не слишком любезен, но… просто не знал, как вести себя иначе. Ты совершал один невероятный поступок за другим, без логики, без связи, было совершенно непонятно, за каким хреном тебе всё это надо. То убиваешь папу, то убиваешь меня, а то спасаешь, ещё и два раза подряд. Предположить, что я тебе уже дорог и для чего-то нужен, я опять-таки просто не смел. Это было бы слишком хорошо и идеально в жизни, где нет ни справедливости для обиженных, ни защиты для слабых. Поэтому после недельной лихорадки, когда Рашель вырвала меня из когтей ужасных снов о Бэзиле и в воздухе абсолютно чётко прозвучало твоё признание в любви… я подумал, что ты насмехаешься надо мной. Чтобы ты, воплощённое совершенство… тот, кого про себя я назвал секс-символом с самой соблазнительной фигурой и таким лицом, что плакать постоянно хотелось… и полюбил меня — тощую треску с волосами из крученой соломы.

— Что? Кто тебе такое сказал?! — я воинственно вскинул кулаки.

— В классе… меня ещё обзывали ободранным котом. Из-за цвета глаз. Котом со свалявшейся шерстью. А ещё трупом… зомби… из-за цвета никогда не загорающей кожи.

— Сраные гадёныши! Да что они могут понимать в красоте?! — моё возмущение заставило Кси улыбнуться.