Девятая Парковая Авеню (СИ)

Огонь безумия разгорелся. Искры, чуть тлевшие на дне зрачков притягательных зелёных глаз, полыхнули страшным, сметающим всё на своём пути пламенем. Это было всё равно что увидеть сверхмощный атомный взрыв. Грибовидное облако поднималось и ширилось в моей душе… вместе с ужасом. Неужели Хардинг был прав?! Ксавьер — мой враг?! Копия Максимилиана… Даже повторил его фразу почти слово в слово. Но я не хочу его терять!

«Ты вернулся ко мне, ангел… Одного этого мало?! Спасай последнюю твердыню своего разума, оставшуюся непокорённой им, пока можешь! Меня-то поздно вытягивать из изумрудного болота. Поезд ушёл ещё в ту проклятую ночь на Девятой Парковой авеню…»

Грёбаный паникёр, миокард, не говори мне такое!

«Его глаза… просто глянь ещё раз в его глаза. Это же воплощённый ад кромешный! Беги! Его руки пока слабы. Но, будь уверен, ещё немного повзрослев, он превзойдёт своего папочку… во всём. И кровавым вождям войн и революций прошлого будет далеко до его свершений».

Ты несёшь бред! Всё, что между нами было… Ксавьер любит меня!

«Он любит тебя СЛИШКОМ сильно… сильнее, чем любил тебя Макс, в сколько-то там тысяч раз. Обожает так, что возненавидеть тебя за отказ (любой отказ!) будет легче лёгкого. И при этом весьма удавшийся отпрыск безумного властолюбца продолжит тебя хотеть. Может, ещё и похлёстче, чем сейчас. Его юная разбушевавшаяся фантазия позволит ему делать с тобой такие вещи, что Бэзил Варман волчком завертится в гробу от зависти».

Из вас двоих крышу снесло всё-таки тебе, миокард. Он просто поддался приступу ревности, ничего больше. Этот дикий огонь сейчас утихнет. И с несчастной мордочкой Кси скажет…

— Прости, — Ксавьер отступил на несколько метров и отвернулся, вытирая кровь с губ. Судя по пропадающему голосу и едва слышным, старательно подавленным всхлипам, он плакал. — Я не знаю, что на меня нашло. Такого ещё никогда не было. Ты читал сагу о Кольце Всевластья? Уверен, что хотя бы слышал, она прогремела на весь мир. Я… ощутил себя Фродо, поддавшимся власти Кольца и готовым ради призрачного могущества, которое Оно дарит, убить вернейшего друга… Боже, прости меня, Ангел, но ты становишься слишком опасным даром. Слишком большим искушением… слишком сильным сексуальным соблазном. Слишком… всего в тебе слишком. А я… чувствую в себе непреодолимое желание обладать тобой безраздельно. Это как священное помазание, поцелуй самого дьявола, дар избранности в руках. Обладать тобой… — он медленно рухнул наземь и закончил глухим, чуть живым голосом, — моя прелесть. Мое сокровище… — он повернул голову, опутав и обездвижив меня густой и чёрной болью, с потоками слёз вытекавшей из его потемневших глаз… так мне показалось в испуге, — мрак-то какой. Это ведь Голлум так говорил о Кольце.

— Забудь о несчастной книжке Толкина, лапочка, — с большим трудом я разломал ледяную корку, сковавшую тело от его остановившегося взгляда, подбежал и схватил Кси на руки. — В тебе есть зло, это правда. Тёмная сила, доставшаяся по наследству от папы, а ему — хрен знает от кого. Но именно эта таинственная дьявольщина и притянула меня к Максимилиану. Дважды. В первый раз — ты помнишь… А во второй — на пресловутом полу его спальни, где ты меня так заревновал, едва увидев. Та же самая гнусная чертовщина, её зачаток в зелёных глазах, бросил меня в плен твоих белоснежных анорексичных рук. Я в каком-то смысле, пожалуй, являюсь ангелом… хоть немного, но являюсь. И, должно быть, по этой непорочной природе меня и затягивает так безудержно в грязь. В лапы демона. Должно быть, это что-то вроде наследства, оставшегося с грехопадения первых людей, глупцов, принявших запретный плод из пасти змия. Мне точно так же охота согрешить, отдав свои белые крылья на растерзание тьме… Ведь запрещается всегда то, что приносит наибольшее наслаждение. И чем больше его получаешь, тем выше за него цена… и тем тяжелее достаются новые порции. Кси, малыш, моё златокудрое солнышко… я готов расплачиваться за свой выбор всегда, если моя жертва тебе действительно нужна.

— Что же это получается? Я буду твоим палачом?! Садистом? Вторым насильником? Подумать только… я всего лишь хотел тебя любить. А теперь выясняется, что делать это по-нормальному я не могу, не умею в принципе, из-за порочной наследственности. Могу только мучить тебя, снова и снова совершая жертвоприношение, орошая твоей невинной кровью алтарь этой своей «чёрной любви»… вовеки веков, аминь? Так, что ли?

— Послушай, ты перегибаешь палку, всё не так страшно. Мы не сатанисты, в конце концов. Вести меня на заклание с большим мясницким топором для тебя, надеюсь, довольно неаппетитная процедура. Хотя… — я поднял на него лукавые глаза. — Может, ты всерьёз хочешь меня зарезать?

Он разрыдался с новой силой и бессильно ударил меня в грудь бледными кулачками.

— Ну всё, всё, прости меня, я не хотел издеваться, малыш, мне всю жизнь доставалось за скверный характер и чёрный юмор. Прими меня таким или убей, не тяни уж.