Девятая Парковая Авеню (СИ)

— Нет… — он всхлипнул и перестал меня лупить. — Не смогу убить. Никогда. Ты же понимаешь теперь, что значишь для меня. Ты говорил о новых порциях наслаждения… и я невольно сравнил их с наркотой. Обещай, что не вызовешь привыкания. Обещай… что я сам… не умру, вкалывая дозу за дозой. Обещай, что, пожирая тебя, я не лишусь разума. И что ты, моё наслаждение, не кончишься… никогда не кончишься. И просто скажи… скажи то, что меня успокоит.

«Ты готов нести ответственность за такие безумства? Это будет покруче тяжелого креста из плохо обтёсанных сосновых досок, взваленного на избитую плетьми спину. И побольнее тернового венца на голову. Ангел? Это нельзя будет отменить, в отличие от прочих небрежных обещаний!»

— Ксавьер, ты насытишься мной, как орёл — печенью Прометея. Но за день она будет успевать отрастать, до твоей следующей кровавой трапезы. Я обещаю. Я очень сильно тобой дорожу, маленький преступник и сын преступника. Сладкий мой и горький… я принадлежу тебе весь. Не плачь. И прости уже меня. Я ведь, несмотря ни на что, остаюсь в основном не ангелом, а редкостной беспринципной сволочью… — я возбуждённо поцеловал его покрасневшее личико и с небывалой остротой ощутил, как не хватает нам сейчас большой и уютной постели. Нужно зарыть в ней весь этот неприятный разговор, расслабиться и по-настоящему утешить мальчика, разбитого неприятными открытиями. — Держись, любовь моя, — я перевернул его, подняв на руки в очень тесные и жаркие объятья. — Такси!

*

В отеле нас ждал сюрприз — некто Кирсти Лайт, нагло оккупировавший вожделенную кровать:

— Если это ещё актуально, то я хотел бы остаться с вами… — заметив, в каком состоянии Кси, он осёкся и сильно смутился. — Я не вовремя?

— Только не вообрази, что я тобой пренебрегаю, но Ксавьер сейчас нуждается в моей заботе больше, чем когда-либо в жизни, поэтому… только не убегай из номера! Подожди меня в гостиной. А ещё лучше — отмойся. Прими ванну с солью. Не уверен, что поможет, но вдруг запах табака въелся в тебя не до костей. И кто только учил тебя гигиене…

— Хорошо, хорошо! — он обиженно вскочил, тряхнув традиционно засаленной шевелюрой. — Двух часов вам хватит?

— Нет, так долго я тебя омовением мучить не буду, достаточно и часа. Голову помой… не забудь же! — я быстро чмокнул его в губы, вытолкнул из спальни и ногой захлопнул дверь.

Всё, можно заниматься дальше совращением малолетних. Золотоволосое чудо сейчас как никогда выглядит ребёнком. Беззащитным, маленьким и страшно возбуждающим. А теперь ещё и внезапно голеньким. Он стаскивал с себя одёжки невинно и естественно, совсем не так, как обучался на наших «домашних» курсах стриптиза… и это вдвойне заставило мою кровь взбеситься и сгореть.

— Ты доверяешь мне? — слабым голосом спросил Кси, покорно выгибаясь в моих нетерпеливых руках и перекатываясь на бок.

— Да. А ты считаешь меня неуёмным маньяком-педофилом? — нежно укусив и облизав тонкую шейку, я обнял его за талию и резким движением придвинул к себе. Хочется грубо насадить его на член, о Господи, как же хочется… трахать его, навалившись всем телом и быстро-быстро двигаясь туда-сюда в узком неподготовленном проходе, пока мой пенис не станет противно скользким и липким от крови… Но не сейчас, не могу, я уже поставил ему утром рану. Да, я уже знаю, грубость ему очень понравилась. А боль не мешала возбуждаться и тыкаться мне в руку с полной эрекцией и сочащейся от желания головкой, петля отверстия, через которое я слизываю и высасываю из него всё… и прозрачную смазку, и сперму, и даже больше… если он хочет большего. Но все же я стерпел захлёстывающую волну похоти, застонал, придержав свою ширинку застёгнутой, облизал три пальца и осторожно ввёл в него, по одному.

Ты млеешь и выгибаешься, детка. Тебе хорошо, тебе точно нравится? Из ануса показалась тёмная капля крови, он раскрылся туго и неохотно. Я вонзил пальцы поглубже, подвигал немного, разводя их в стороны и расширяя вход. Дождался негромкого стона, вытянул, облизал руку от его пряной слизи, и сбрызнул розовеющее отверстие жирной смазкой из заранее припасенного флакончика. Ксавьер перекатился на живот и подтянул к себе колени. Повернул голову, смотрит просительно в нетерпении, но молчит.

— После принудительного секса с Бэзилом… — я не продолжил, испугавшись того, что хотел спросить. По какому праву?! Почему язык вообще дернулся вспомнить…