Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Прямо на рынке грабители закупили инструмент, сговорились с таксистом и отправились в путешествие ночью по сельским дорогам. Сначала все было хорошо: сельпо стояло без сигнализации, внутри нашлось рублей двести денег, коробка с наручными часами, еще какие-то вещи, которые можно было продать, — ну и, конечно, водка. К ней грабители приложились сразу, как только тронулись в обратный путь — деревенский выпил целую бутылку прямо из горла и отключился. Тут выяснилось, что только он и знал дорогу. Таксист нарезал круги вокруг деревни до самого утра — пока не выехал прямо навстречу милицейской машине, ехавшей по вызову продавщицы сельпо.

Третьим членом «клуба криминальных алкоголиков» стал колхозный тракторист. Он умудрился украсть целый прицеп комбикорма с комбикормового завода, где работал, и продал его соседке, державшей корову. Соседка расплатилась универсальной деревенской валютой — самогоном. Тракторист выпил самогон еще по дороге, заснул, вывалился из трактора, который уже сам по себе продолжил путь — до железнодорожного переезда, где и встал. Машинист проходящего товарного поезда успел затормозить так, что грузовой состав не сошел с рельсов, но трактор превратился в кучу металлолома, пострадал и локомотив.

На левой руке у тракториста не хватало мизинца. Когда его спросили, он объяснил, что отрубил мизинец сам себе «назло бабе». Жена как-то не дала трактористу рубль с утра на опохмелку.

— Не дашь — палец отрублю, — пригрозил тракторист.

— Руби, — спокойно сказала жена, что он тут же и сделал.

— А потом дала рубль? — спросили зэки в один голос.

— Конечно, дала. Куда, нах, денется? — гордо ответил тракторист.

Вслед за алкоголиками в камере появились сексуальные преступники. Из Тольятти привезли девятнадцатилетнего парня, которого арестовали через день после свадьбы. Свадьбу с уже беременной невестой отметили громко и пьяно, на другой день жениха потянуло выпить еще, и он отправился на квартиру к другу. У того в те дни не было родителей, а значит, пили водку и играли в карты.

Туда же подруга хозяина квартиры привела и девушку, которой нужно было куда-то вписаться на ночь — она поругалась с родителями и не хотела возвращаться домой. Девушку великодушно приняли, подруга распрощалась, а ночью гостью отволокли в спальню, избили и изнасиловали по очереди впятером. Не упустил своего шанса и молодой муж, пусть в избиении он и не участвовал.

На второй день в камере насильник получил передачу от жены, чему был несказанно рад. Он еще плохо понимал, что по статье ему светит от восьми до пятнадцати лет, так что стоило забыть о семейной жизни, да и жене надо было привыкать к статусу «соломенной вдовы».

Вслед за насильником появился странный человек Мединский. Обвинялся он ни много ни мало в педофилии. Когда он объявил об этом в камере, все напряглись.

Отношение зэков к педофилам было очень плохое — вернее, их убивали. В зонах с каждым дотошно разбирались — и не по документам, ибо далеко не каждый «педофил» был виновен в том, в чем его обвиняли. Однако, определив, что насильник был действительно педофил, ему давали веревку и говорили: «Вешайся сам, иначе умирать больнее будет».

Так что и мы допросили Мединского пристрастно. Сам он был рыжим, тщедушным мужичонкой, с морщинистым лицом, продубленным на солнце, и темными пальцами, которые не отмылись от солярки даже за те три месяца, которые он пробыл в тюрьме. По профессии Мединский был автомеханик, но брался за любую работу, чтобы прокормить семью из жены и двух девочек — падчерицы 14 лет и своей шестилетней дочери.

Ранее семья жила в районе Семипалатинска[55], откуда пришлось уехать: старшая девочка стала болеть, у нее начали крошиться зубы. Местный врач честно предложил им переехать, соврав, что в местности «плохая вода». (На самом деле Южный Урал и Северный Казахстан покрывало радиационное загрязнение после десятков наземных ядерных испытаний еще в 1950-1960-е годы.)

Мединский с семьей переехал в Сызрань, работал в гараже и мирно жил до того самого дня, пока жена не написала заявление в милицию о том, что он всеми возможными способами насиловал обеих девочек с юных лет. Так Мединский стал еще одной живой иллюстрацией к поговорке: «Раньше жил рядом с тюрьмой — теперь живу рядом с домом».

Мединский утверждал, что у жены появился любовник, и таким образом она просто решила отделаться от надоевшего мужа — к тому же оставив себе дом. Это не было уникальным случаем, так что можно было бы и поверить.

Мединский рассказывал, как заботился о девочках, считал, что мать уделяет им мало внимания — было это правдой или нет, понять было невозможно. В итоге мы так и не пришли ни к какому выводу, пока сначала Мединский не получил обвинительного заключения — «объебона», на зэковском сленге, — а потом не съездил на суд, откуда привез приговор. Оба документа мы прочли с нездоровым любопытством.