Девятый вал I: шторм судеб

Боль, поразившая Инкрития, была лишь каплей в море той боли, что он ощущал, ненавидя себя в последние годы. Душевная рана, что ныла круглые сутки, причиняла гораздо большие страдания, чем какой-то металл, пронзивший его бренное тело. Струйка крови скатилась из его рта и капнула на пол, поднимая в воздух немного пыли. Ноги, словно во сне, перестали слушаться хозяина. Инкритий упал, и холод не столько от мрамора, сколько от приближающейся кончины пронесся по его спине.

— Это ведь я подсыпал Анне яд все это время, пока гостил у вас, по заданию Мелеха, чтобы ей становилось хуже, — сказал Люпус. — Но прошу, не начинай меня ненавидеть и желать мне смерти: я сделал это, как и ты, спасая семью, которую бы я потерял, не согласившись на эту авантюру.

Инкритий был уже не в силах ответить — он лишь слушал признание друга.

— Да, тогда не только ты получил предложение от Мелеха. Пока ты путешествовал по Буйному морю, я тоже показал им, на что способен. Они быстро подняли меня на ноги, а потом я начал путешествовать с Мелехом. В то время я и получил признание. Я принял его, принял предложение, став одним из шпионов Ласкелара в Ландау, иначе они бы прирезали мою семью. Тогда Мелех и придумал весь план, план, который вынудит тебя самому прийти к армаде и попросить помощи, а в обмен ты принесешь карты, что ведут к канцелярии. Знал ли я о том, что будет? Да, знал, поэтому и вывез свою семью задолго до штурма, хотя мне уехать не разрешили. Но я себя не корю. Я не создавал эту ситуацию — ее создал ты. Ты получил выбор: море или команда, карты или жена, — и сделал его. Я лишь механизм в этом инструменте, что создал ты.

«Людям нужно искать зло вне себя, чтобы до последнего верить в правильность своих решений», — вспомнил Инкритий слова Рамоса. — Прав ты был, Рамос, ты был во всем прав. — Люпус продолжал о чем-то твердить, но Инкритий уже слабо различал звуки. — Анна, Эпсилон, простите меня. Я трус. И смерть для меня как подарок, я заслужил худшей участи, ведь умереть, ошибившись, может каждый, а исправить то, что сотворил, единицы.

— Последняя просьба, — с трудом вымолвил Инкритий, пока слезы одиноко стекали по его щекам. — Если выживешь, — голос звучал будто шепотом, — позаботься об Анне и Эпсилоне…Передай им, что нет на свете силы большей, чем моя любовь к ним.

— Если выживу, — ответил Люпус.

«Зло, причиненное тебе, вернется к тому, кто его причинил, помни об этом в судный день и прими его спокойно. Надеюсь, ты был прав, Ретина, и Мелех ответит перед судьбой». Свет потускнел в глазах Инкрития, и лишь отлитая золотом надпись «Разящий виновного», изображенная на клинке, торчащем из груди, на секунду отпечаталась в его глазах, после чего они закрылись навсегда.

………

Миллионы голосов вновь прогремели в тишине, а свет из маленькой точки разрастался все шире, пока наконец не озарил все пространство.

— Ну что, как ощущения? — сказал чародей, сидящий на стуле ровно в той же позе, в которой мгновенье назад отправил Мелеха прожить жизнь семейства Огедай.

Мелех лежал на полу и не понимал, что происходит. Он жадно ловил воздух ртом и водил глазами из стороны в сторону.

— Что? Ты кто такой? Где я? Где замок? Я умер? — кричал Мелех, недоуменно ползая по полу, так как цепь уже не сковывала его руки. — Где моя жена и сын?

Старик весело и саркастично рассмеялся, тем не менее его кожа заметно побледнела, а глаза потеряли свой свет. — Как же ты заговорил, — чародей продолжил смеяться над забывшим, кто он такой, морским дьяволом. — Я же говорил, рассудок теряется на раз — два. Для тебя прошло несколько жизней. Каково это, испытать всю боль матери, что в последние моменты не знает, будет ли жив ее ребенок через час — другой? Каково быть отцом, представшим перед тяготами выбора? Каково быть ребенком, чью мать убили на его глазах? Каково осознать, что виной всему…ты, Мелех. — Злая улыбка окропила лицо чародея, когда он наблюдал осознание ужаса на лице пирата.

Мелех повернул голову, осматривая каменный подвал, в котором находился. Память постепенно возвращалась к нему, открывая его истинную личность. — Я…Мелех? Глаза морского дьявола в испуге расширились, увидев зеркало, скрываемое стулом чародея. Ярость озарила его взор, а веки закрыли глаза в попытке не видеть отражение, словно ребенок, пытающийся проснуться во время ночного кошмара. — Нет, я не… — Затем он резко прервался и замолчал. Несколько минут он провел в тишине, стараясь привести в норму дыхание и разыгравшееся сердцебиение. Затем сел, выставив ноги перед собой, открыл глаза и, ехидно улыбнувшись, как прежде, хладнокровным взглядом посмотрел в голубые глаза чародея. — Великолепный трюк, старик, отдаю тебе должное. Задумка неплоха, но я уже говорил Инкритию, поэтому скажу и тебе: государство строится на трупах, и этого не избежать. Зло, осуществленное мной, будет зарыто под благодеяниями будущего.