Девятый вал I: шторм судеб

Виктория сдвинула вперед выдвигаемую крышку и преподнесла подарок Альдиму. Внутри он увидел располагающиеся на желтой соломе два небольших кинжала удивительной красоты и размером с человеческое предплечье. Рукоять, судя по цвету и материалу, изготовлена из эбенового дерева, с вставленным в нее рубином, отражающим при движении блики огня из камина. Искривлённый клинок, судя по легкости, очевидно был сделан из огнуса, а на его поверхности выжжена надпись «Разящий виновного».

Альдим взял подарок в руку, покрутил его, а после швырнул прямо в кухонный гарнитур. Нож с металлическим звуком пронзил, словно масло, деревянную опору мебели.

— Ого! — восхитился Альдим. — Прекрасный клинок, а какая аэродинамика!

— Это не оружие, а подарок, — рассмеявшись, Виктория обняла мужа, — но, впрочем, ты можешь распорядиться им, как хочешь.

— Пожалуй, место им на стене, по соседству с моим мечом. Боюсь, что кинжал на бедре у консула — плохой знак при визите к главе города.

— Пока что он прекрасно смотрится в нашей кухне, которую я месяц выбирала и конструировала с инженерами, — сказала Виктория, укоризненно смотря в глаза любителя метать ножи.

Альдим достал кинжал из кухни и в свете ночной луны увидел специфический серый оттенок на острие клинка. — Это ведь…

— Да, это не банкорийский огнус, он добыт и обработан на Отане, в твоей родной стране. Я решила, что это будет напоминать тебе о доме.

— Виктория… — Альдим, стоя в голубой дорожке света одинокой луны, сделал небольшую паузу, повернулся к жене и обнял ее за плечи. — Это прекрасный подарок. Очень дорогой для моего сердца. Но о доме мне напоминают утренний гогот чаек, что пробудились от возвращения кораблей в порт, холодный до мурашек, но теплый для души, морской ветер, навевающий приключения, запахи солений и специй, что перемешиваются с ароматом хлопка и льна, доносящиеся с нашего рынка. Пойми, солнце Галерии прекрасно, а вода прозрачна, как душа младенца; песок такой теплый и родной, словно кровать в ранние утренние часы, но это не мой дом, мой дом там, за морем, — Альдим показал пальцем на запад, — и моя душа рвется туда.

Лунный свет отражался от глаз Виктории, придавая им еще больший голубоватый блеск. Она смотрела за горизонт, ровно туда, куда показывал муж, и невольно вздохнула: — Ты похож на моего отца, Альдим: так же расставляешь приоритеты и так же за них поплатишься.

— Ты ведь не любишь говорить об отце.

— Мне кажется, что, если я тебя не предупрежу, ты закончишь так же.

— Твоего отца казнили после обвинения… — Альдим не успел закончить, тронув весьма больную для жены тему.

— Да, в предательстве. — Слезы постепенно заполняли голубые глаза Виктории, пока не заполнили их до краев и не полились ручейком по ее румяным щекам. — Он тридцать лет отдал службе в Галерии, сражался за нее, спорил, а они повесили его, как шавку, даже не

разобравшись, и я не хочу, чтобы ты познал его участь, не хочу, чтобы на тебя стравили всех собак, не хочу, чтобы тебя облили грязью, вычищая свои черные рыльца.

— Доказательства действительно были серьезные.

— Он принял вину на себя, выгораживая другого, того, кто это, может быть, и не заслужил. Брат после этого уехал в Элеонор, подальше от Лерменлиря, а я решила перебраться к спокойным пляжам Гларгина. Боюсь, что, кем бы ты ни был: консулом или капитаном военного корпуса — тебя также могут сделать крайним в чем-либо. Давай останемся, и ты бросишь ненавистную работу. У нас хватит сбережений на три жизни вперед. Мы заживем спокойно. Прошу тебя, умоляю: не нужно тебе возвращаться в Ландау, там может быть не спокойно.

— Виктория, — Альдим крепче прижал жену к себе, — Виктория! Успокойся, все будет хорошо. Ландау — огромный портовый город, в нем безопаснее, чем в Гларгине, в сотню раз, а король Броунвальд — весьма достойный правитель, никогда не нарушающий свое слово. — После этого он посмотрел жене в глаза: — Давай поговорим об этом позже?

— Ох, Альдим, как же ты любишь заканчивать неудобные разговоры. Хорошо, пойдем спать.

С прошедшего разговора солнце и луна покорили зенит еще пять раз, но продолжение беседы так и не состоялось. Наутро одного из дней Альдим проснулся от света солнца, что поднялось на рассвете и осветило дом. Место Виктории, обычно лежащей рядом, пустовало, но его это не удивило. Пройдя на кухню, он обнаружил лист пергамента с оставленным там письмом.