Девятый Замок

Нет ответа. Удар. Удар. Месть! Месть вершилась в тот день! Месть и грабёж.

Но старая дракониха проснулась. И услыхала писк внучат. И увидела, что на неё смотрит из вечности обледеневшая боль. И Сигнэ громко, протяжно затрубила, завыла, оплакивая всех павших и неродившихся. Её слёзы цвета крови прожигали камень. И боль её была оплачена болью. Только болью. И шестеро навеки остались лежать рядом со своими жертвами.

Фарин уносил ноги, забиваясь в тесные расселины, моля богов, унося в мешке чашу. Он не знал тогда, что скоро сердце его станет холодным камнем, а в глазах появится золотой отблеск. Не знал, что побратимы перестанут являться в кошмарах. Не знал, что вместе с чашей обретет и драконью власть над стихиями, но лишь богатства недр будут влечь его. Он не знал тогда, что всякий, кто убивает дракона, становится драконом сам.

* * *

Дверги разорили залы Сигнэ. Сама же старая дракониха, преследуя убийц, устроила великий пожар, и сама же сгорела в собственном пламени, на ярком, исполинском погребальном костре. А её дети проиграли ту битву. Когда Мать издала вопль горя, они смешались. Часть ринулась обратно в пещеры, иные, обезумев от страха, покинули поле битвы. Остальные отчаянно атаковали. Павшие среди двергов исчислялись сотнями. Два рода исчезли, и все дети Медноголового превратились в оплавленный, покорёженный, мёртвый металл. Но и драконам досталось. Тордбрестиры ломали им рёбра брёвнами, на падающих набрасывали кольчужные сети, стягивали крылья, бросались добивать толпой. Дети Медноголового на лету хватали драконов за лапы, швыряли наземь, пожирали живьём…

Когда всё кончилось, уцелевшие вернулись за сокровищами. Нашли меньше, чем ожидали, но ведь и число пайщиков стало куда меньше. Никто и не подумал хоронить шестерых павших.

Пока они лазили между трупов рождённых и нерождённых, ковыряясь в обугленных останках, за ними пристально следили два живых золотистых глаза.

Холодная ненависть мерцала в тех глазах…

* * *

— Только я выжил тогда. Мне думалось, что виноваты те, кто затеял поход. Позже я узнал, что именно та чаша, которую унёс Фарин, была истоком волшебной силы нашего рода. С её помощью я мог бы оживить братьев и сестер. Но… чаша наполнилась гнильём. Твой славный предок наполнил её гнильём своего сердца. Я убил всех твоих родичей, там, в Медной Палате, и ты сам пришёл ко мне. Ты — последний из Фарингов — заплатишь мне вергельд.

— Но это не по правде! — закричал, забыв о мести, Дарин.

— Что поделать. Вы, дверги, выбираете для мести лучшего из рода — мы же берём всех.

— А что, до Геллира, моего старшего братца, лапы коротки?..

— А, Геллир Фундинсон, новый конунг ратанов… — задумчиво пробормотал дракон. — Не тот ли это часом Геллир, которому вот-вот разнесут голову?

— Лжёшь! — вскричал Дарин. Это было уже слишком…

— Увы, не лгу. Я сегодня наслаждаюсь правдой. Смотри!

Дракон склонил голову. Его глаза оказались точно напротив глаз мстителя. Тот судорожно вцепился в чекан.

— Убей! — кричала кровь предков.

— Убей! — кричала голодной чайкой милая Торунна.

— Убей! — кричала чёрная дыра тоски в сердце.

— Убей! — кричал страх, и он кричал громче всех…

То не был страх боли иль смерти. То был страх правды. Правды, которую спокойней не знать. Тем более, когда враг открывает её.

Друзья и родичи — ты помнишь, маленький королевич?! — молчали или лгали.

Дарин мог поднять трость и вонзить дракону меж глаз. Сам бы умер, но и убил бы врага. Мог.

Но не стал.

Правда вдруг стала дороже вергельда.

Чешуйка упала с драконьей переносицы, открывая неподвижную ртуть третьего ока. Ртуть дрогнула, подёрнулась рябью, и настал Час Рагнарёк.

* * *

— Гадары! Гадары восстали!

— "Дятлы" идут!

— Ворота! Закрыть ворота!

Неразбериха, беготня, толкотня началась в четвертях мастеров и знати. Во мраке метались факела и тени, топот бегущих стражей и лязг железа оглушали. Гремели барабаны и горны, и заспанные горожане выскакивали из жилищ, зевая, почёсываясь и продирая глаза.

— Гадары восстали! Запереть двери! Прячьте женщин и детей! — кричали герольды и били в литавры.

— К оружию! К оружию, братья! — призывали ратники.

— Смерть! Смерть нищебродам! — в ярости ревели знатные ярлы и херсиры.

А мастеровые и их семьи никак не могли поверить. Как? Война?! Да ещё с кем — со своими же братьями-рудокопами! Ведь по преданию у Праотца Двалина было трое сынов: Калин, от которого ведут род воины, Балин, от которого идут мастера, и Гадар, чьи потомки…

…восстали на двоюродных братьев.

Да ещё вот так, как сталактит на голову. Неожиданно.

И лишь старики качали седыми головами: не было в том неожиданности, не было случайности! Долго камнеломы-полурабы раскачивали горы, долго собирали камни, которые разбрасывали в изобилии господа! И теперь каменный град падёт на головы внуков. А ведь было время, чтобы надеть шлем покрепче!..

— Не успели… — развели руками старики.

— Опоздали… — вздохнули седобородые старцы.