Девилз-Крик

Когда все заняли свои места, Бобби откашлялся. Настроил микрофон на кафедре, нахмурившись, когда из динамиков раздался вой обратной связи. Прежде чем открыть рот, чтобы что-то сказать, Бобби оглядел помещение, отметив пустые места. Он не увидел ни Ронни Корда, ни его сына, хотя опять же никогда не видел их в воскресное утро. Не присутствовала и семья Мэтьюзов, и это опечалило Бобби, поскольку после окончания службы он надеялся поговорить с Доном Мэтьюзом. Однако что его действительно удивило, так это вид Тасвеллов и Гилпинов, расположившихся по разные стороны от прохода. Они сердито смотрели на него. Он не прятал от них глаза, но и не задерживал на них взгляд подолгу.

Удовлетворенный, что его паства расселась, Бобби наклонился к микрофону.

– Аминь, братья и сестры. Это еще один прекрасный день в Царстве Господнем. – Он подождал какое-то время, затем склонил голову. – Давайте помолимся.

Молитвы давались Бобби Тейту легко. Это были тихие шепоты во тьме, надежды на лучшее, посланные в небо, любовные письма к небесному Богу. И он никогда не переставал надеяться. Он был так увлечен молитвой за пропавших в лесу бедных мальчиков, не называя их имен, что не услышал, как распахнулись входные двери церкви.

Что окончательно отвлекло его внимание, так это нарастающее в помещении ощущение беспокойства. Оно липло к лицу, проникало в горло, вызывая удушье. Он сделал паузу, чтобы взять с кафедры пластиковый стаканчик с водой. Именно тогда он увидел мальчиков, идущих по центральному проходу.

Он понял, кто это, даже если ему было трудно поверить своим глазам. «О, слава тебе, Иисусе», – подумал он.

– Слава тебе, Господи, – прошептал он вслух, и его голос усилила церковная звуковая система. Когда два юноши подошли к кафедре, среди прихожан поднялся ропот.

Мальчики были бледными, одежда покрыта грязью, сажей и пятнами чего-то черного, похожего на машинное масло. К спутанным волосам прилипли листья и кусочки земли. Хотя никто этого не сказал – никто почти ничего не сказал, – воздух будто высосало из помещения. Напряжение стало осязаемым – эта мысль пришла в голову всем присутствующим в церкви, в том числе родителям Бена и Тоби: были ли глаза детей всегда такими голубыми?

Бобби Тейта так взволновало появление мальчиков, что он сошел с кафедры и двинулся им навстречу. Грант и Линда Тасвелл поднялись со своих мест, за ними последовали Джон и Филлис Гилпин, но первым подошел к мальчикам Бобби. Он присел и заключил их в объятья, с трудом сдерживая слезы. Не только от радости, что они в безопасности, но и от радости, что на этот раз его сын не будет обвинен в чем-то ужасном.

– Мы так рады, что вы в порядке, – прошептал Бобби, прижимая к себе мальчиков. – Спасибо тебе, Иисусе.

Но что-то было не так. Их одежда казалась влажной, кожа стянулась, будто они несколько часов пробыли под водой. А когда Бобби прикоснулся к ним, то чуть не вскрикнул. Наверное, таким должно быть на ощупь мертвое тело, подумал он. Предположение было настолько пугающим, что ему тут же стало стыдно за него.

Бобби отстранился, заметив, что мальчики не обнимают его в ответ и не проявляют никаких эмоций. Их глаза пульсировали свечением, которое проникало в самую глубь его памяти. Вытаскивало наружу то, что он считал давно похороненным, что-то пугавшее в детстве каждую ночь.

Бен Тасвелл улыбнулся.

– Его воля и Старые Обычаи неразделимы.

Тоби Гилпин положил руку Бобби на плечо.

– Все еретики должны страдать за свои грехи.

Разум Бобби Тейта будто сковало льдом, внутренний голос издал безмолвный крик, а мышцы отказались реагировать.

Бен и Тоби открыли рты, высвобождая вязкую, черную как ночь грязь, которая потекла по их подбородкам. Они схватили Бобби за плечи, удерживая его на месте настолько крепко, что он утратил способность к сопротивлению.

В конце прохода появилась темная фигура. Фигура, которую он не видел с детства, но которая снилась ему последние тридцать лет. Их глаза встретились, страх Бобби проявился в пронзительном сиянии, окружавшем взгляд Джейкоба, и он услышал у себя в голове голос своего отца: Бобби, мой маленький агнец. Я пришел домой. Поцелуй папочку.

Бобби захотел отступить, так сильно захотел убраться прочь, но леденящий душу страх пригвоздил его к месту. Бен и Тоби наклонились, будто чтобы поцеловать его, и, когда он в ужасе повернулся, единственное слово сорвалось с его губ.

– Пожалуйста…

Поток черной рвоты вырвался из зева Бена, прерывая Бобби на полуслове, и хлынул ему в открытый рот. Привкус земли и мазута заполнил горло, тошнотворный смрад гнили и требухи ударил в нос. Бобби рухнул на спину, давясь и кашляя, пытаясь выплюнуть изо рта эту мерзкую черную желчь, но густая жидкость отказывалась покидать его. Она стекала по горлу вниз, подобно мокроте. Бобби сплюнул, поперхнувшись проникающей вглубь черной слизью.