Девилз-Крик

Так внизу, как и вверху. Перевертывание изречения. Он связал свою смерть с нашими жизнями, Тайлер. Разве ты не понимаешь? Когда мы все умрем, он вернется. Чтобы закончить начатое. Я не могу позволить ему. Я должна защитить Джеки. Должна защитить остальных детей.

Тайлер улыбнулся. Она была идеальной бабушкой до самого конца. Почему он позволил ей закончить ритуал? Это же было легко. Он не думал, что она на самом деле сделает это. Особенно когда у нее появился он. Особенно когда они могли провести остаток своей жизни вместе в тихом уединении.

Задыхаясь от быстрой ходьбы, пронизываемый душевной болью, Тайлер остановился возле белого мраморного мавзолея, чтобы перевести дух. Вытер слезы с глаз.

Иди дальше, старик. И покончи с этим. Ты знаешь, что найдешь. Все это пустая мечта. Джини была безумной, совершенно спятила после того, чему стала свидетелем в том культе. А ты слишком упрям, чтобы признаться в этом самому себе. Ты влюбился в сумасшедшую женщину, старик. Прими это.

Тайлер пошел дальше и через десять футов едва не свалился в яму. Он потерял равновесие и упал назад, жестко приземлившись на задницу. Он застонал от боли, и когда перед глазами перестали мерцать яркие искры, понял, во что он едва не наступил.

– Нет, – прошептал он. – Джини, боже, нет, нет, нет!

Яма была вырыта возле надгробия Имоджин Тремли. Земляная насыпь, окружающая ее, была помечена тонкими бороздами, несколько часов назад оставленными пальцами рук, которые он когда-то держал во время долгих вечерних прогулок. Место было усыпано кусочками дерева и бетона, от могилы уходили свежие следы.

Глаза Тайлера наполнились слезами, но не от облегчения, а от чистого ужаса. Ритуал Имоджин сработал. С недоверием глядя на ее надгробие, несмотря на открывшуюся перед ним реальность, Тайлер прочитал и перечитал латинскую надпись, выгравированную на мраморе: Et quod est superius est sicut quod est inferius. Как вверху, так и внизу.

Глава шестнадцатая

1

Эмбер Роджерс выполняла то, что велел ей отец Джейкоб – распространяла евангелие с такой же радостью, с какой раздвигала ноги. Выйдя из церкви, она отвезла Джимми в его район в южной части города. Некоторые называли его Стауфордским гетто, хотя у Джимми всегда нашлось бы крепкое словцо для любого, кто сказал бы ему такое в лицо. По правде говоря, единственное, что подняло Джимми Корда до вершины «души любой компании» в стауфордской школе, так это членство в футбольной команде. Когда дело касалось футбола, жители Стауфорда, казалось, всегда забывали, что человек живет возле трейлерного парка.

Когда машина припарковалась у тротуара, Джимми посмотрел на свой дом. Прошелся взглядом по провисшим водосточным желобам, по всем тем местам, где в прогнившем дереве разболтались старые гвозди, по тем, что его отец ради экономии денег пытался залатать самостоятельно и которые все равно приходили в упадок. Никогда раньше Джимми не замечал ни их, ни то, как дом с прогнувшейся крышей, облупившейся краской на кривых стенах и потрескавшимися окнами больше походит на раздутое осиное гнездо, чем на жилище. Одному богу известно, сколько унижений он пережил в этих крошащихся стенах.

Его бог знал много того, что Джимми хотел бы забыть. Но это было частью страданий – вспоминать все те страшные побои, которые наносил ему отец, даже те, что были до его рождения. Избиения, которые он чувствовал из утробы, когда мать носила его и изо всех сил пыталась скрыть слезы, одновременно пряча синяки. Она умерла пять лет назад, гнила в земле в сладких объятиях погребенного господа.

Джимми повернулся к Эмбер и взял ее за руку. Из глаз у нее текли черные слезы, образуя на щеках темные разводы и впитываясь в вены, пульсирующие под кожей. Она наклонилась и поцеловала его, их распухшие языки с первобытной страстью принялись ласкать друг друга. Ее рука уже забралась в штаны Джимми, когда с другой стороны улицы его окликнул отец.

– Мальчишка, какого черта ты делаешь? Тебя что, всю ночь не было дома?

Ронни Корд стоял на крыльце, уперев руки в боки, как делал всегда, когда злился и жаждал устроить взбучку. Он только что вернулся домой, отработав сверхурочно в третью смену на железной дороге, и уже нализался виски из фляжки, которую держал в рабочем жилете, отчего глаза у него горели огнем.

– Твой папочка чокнутый, – проворковала Эмбер, водя рукой вверх-вниз. – Почему бы тебе не рассказать ему про господа?