То, что Эмбер сказала ей, совершенно сбило ее с толку. От странного ощущения закружилась голова. Она почувствовала себя как волчок, вертящийся вокруг своей оси, в животе что-то зашевелилось. В голове зазвучал новый голос, и те мрачные странности, которые он говорил ей, заставили ее заплакать.
– Прошлой ночью я встретила бога, – сказала Эмбер, – и я хочу, чтобы ты тоже встретилась с ним.
– Но к-как… – всхлипнула Кэнди, шмыгая носом.
Эмбер схватила младшую сестру за волосы и наклонила вперед. Изо рта, носа и глаз у нее полезли черные черви, ищущие плоть очередной невинной жертвы.
Пока Кэнди лежала на тротуаре, задыхаясь и извиваясь, Эмбер вошла в дом, чтобы поделиться евангелием своего господа с Джозефом и Грейс Роджерс. Закончив, она вернулась на улицу и пометила входную дверь знаком в виде полумесяца.
Затем проследовала к дому соседей, Джереми и Кристины Хэйнс, которые раньше постоянно орали на нее за то, что она оставляла у них во дворе свой обруч. Затем заглянула к мисс Вируэтт, жившей в конце тупичка со своим отвратительным пуделем Дэнди, и нарисовала его окровавленными лапками знак на крыльце. Затем к жилищу Тома и Присциллы Максвелл, где на переднем дворе играли в мяч два их рыжих сына, Рики и Бо, пока Эмбер не познакомила их со Старыми Обычаями. Навестила недавно отремонтированный дом Рэнди и Кэролайн Эберли, чей новорожденный Чарли едва не задохнулся, прежде чем черная субстанция смогла впитаться в хрупкое тело. И, наконец, на противоположной стороне тупичка – трехэтажный элитный особняк Стива и Кэсси Робинсон, одной из светских пар Стауфорда, которые были гордыми членами Первой баптистской церкви, но редко ходили туда. Единственные во всем районе, у кого хватило ума попытаться вызвать полицию, прежде чем Эмбер заставила их замолчать.
Звонок поступил на пульт стауфордского отделения полиции, который светился уже от десятков других поступающих звонков, в то время как Джимми вносил свой вклад в распространение евангелия в соседнем трейлерном парке. Когда раздались первые безумные звонки с сообщениями о том, что дети нападают на своих родителей, исторгают черные нечистоты и бормочут про обычаи нового бога, офицера Грэя не было в участке. Маркус находился в другом конце города, переходя от одного места убийства к другому, сперва в Баптистской региональной больнице, а затем на маленькой заправочной станции, дальше по дороге. Все его попытки дозвониться до шефа Белла заканчивались прослушиванием одного и того же монотонного голосового сообщения. А через пару часов компьютерный голос сообщил ему, что почтовый ящик Белла переполнен.
Те немногие офицеры, которых отправили в дома напуганных позвонивших, сталкивались со следами борьбы и кровопролития. Первым был офицер Тимоти Мартин, который поехал в Хэрмони-Хайтс, трейлерный парк, что вниз по улице от дома Корда. Он хорошо знал этот район, за лето сорвал там несколько наркосделок. И когда ему позвонили из диспетчерской по поводу домашнего насилия, он не ожидал чего-то другого.
Он обнаружил возле двойного трейлера двух бледнолицых мальчиков, которые кружили вокруг корчащихся тел своих родителей и бросали камешки. Раскладывали их в виде причудливого рисунка, хихикая при этом себе под нос. Из глаз и носов у них текла черная жижа. Офицер Мартин вышел из патрульной машины и окликнул детей, когда откуда-то сбоку на него напала молодая девчушка с грязными каштановыми волосами, заплетенными в косички. Схватив Мартина за ремень, она приподнялась на цыпочки и прицельно выпустила поток черной грязи ему в лицо.
В трех кварталах от Хэрмони-Хайтс офицер Шона Скотт прибыла в особняк Даррела и Эйприл Браун, где нашла их дочь Мишель, стоящую над ними с ножом для разделки мяса. Вспоров огромный живот своего отца, Мишель Браун нарезала фрагменты его внутренностей на кусочки, которыми выложила церемониальный знак своего господа. Она пристально смотрела на кровавый шматок мяса в руках, высунув язык и не обращая внимания ни на присутствие офицера, ни на стоны подергивающихся на полу родителей.
– Девочка, – произнесла Шона, сглатывая сухой ком в горле и расстегивая кобуру. – Детка, мне нужно, чтобы ты положила нож.
– Я должна сделать все правильно ради моего господа, – сказала Мишель Браун. Она отрезала очередной кусок от кишки отца и аккуратно вставила в рисунок, едва не выронив скользкую от крови плоть.
Офицер Стотт вытащила пистолет, живот у нее крутило. «Неужели я делаю это? Неужели я действительно собираюсь сделать это? О боже, неужели я…»
Монтировка оборвала ее тревожные мысли. Она была так увлечена своей моральной дилеммой, что не заметила, как двое сыновей Рапино подкрались к ней сзади. Пока один ребенок исторгал ей в лицо черную субстанцию, другой раскладывал вокруг ее тела камешки с гравийной подъездной дорожки.