Но Стефани ничего не сказала, и когда Райли оглянулся, то увидел приближающиеся темные силуэты. Втянув в себя воздух, он бросился за тетей, гадая, что они будут делать, и боясь спросить.
«Все это неправильно», – подумал Джек, сходя с последней ступеньки лестницы. Бабушки нигде не было видно. Она спустилась сюда двадцать минут назад, пообещав «все подготовить», пока они относили в яму баллоны с пропаном. А теперь не отзывалась. Он был один в темноте.
Он смотрел вниз с земляной колонны, на которой стояла лестница, восхищаясь жутким голубым пламенем, мерцающим на подсвечниках, встроенных в каменные стены храма. По поверхности плясали тени, заполняя вырезанные на ней письмена – так называемые «Старые Обычаи» его отца, – оживляя их, словно некие примитивные мультфильмы. На усыпанном золой полу валялось несколько пропановых баллонов. Ему показалось, что он услышал далекий треск выстрелов, но звук был приглушенным и мимолетным.
– Стеф?
Она не ответила. Сердце бешено колотилось, худшие воспоминания детства нахлынули потоком льющихся теней. Джек вспомнил, как отец бросил его сюда, и он приземлился на груду земли и костей, сломав при этом руку. При мысли об этом та снова заныла – по всей длине лучевой кости, – старая рана так и не зажила.
Но задолго до того рокового дня он много раз бывал здесь. Это он держал под замком в недрах памяти, чтобы защитить себя, защитить свой рассудок. Глядя на высеченные из камня ступени, ведущие вниз с земляной колонны, он вспомнил, как мать тащила его за волосы, кричащего и сопротивляющегося. Вспомнил, как ледяной страх охватил его, когда он впервые увидел кости других детей, попавших сюда до него. Останки все еще были здесь, полускрытые золой и землей. Из грязи выглядывала челюстная кость и разбитая макушка детского черепа.
Отголоски детских криков преследовали это забытое место. С каждым вдохом он ощущал их присутствие. Невидимые глаза наблюдали из-за этой смертной пелены, тяжесть душ давила на него, сжимала грудь, заставляя сердце биться чаще.
Джек понял, что затаил дыхание, и громко выдохнул. Вокруг трепетали и плясали языки пламени, приглашая его домой. Между двигающихся теней то и дело проглядывали письмена, высеченные на каменных стенах, грубые символы и руны, выстроенные в узоры, вызывающие боль в глазах. В центре лба появилась тупая пульсация, и Джек заставил себя отвернуться.
Пока он наблюдал за пляшущими на полу тенями, его посетила странная мысль. «Именно здесь я и родился». Возможно, не в физическом смысле, но душа всего, чем он стал, появилась из чрева этой пещеры. И он обнаружил, что не хочет ничего, кроме как сжечь ее дотла.
Добравшись до подножия лестницы, Джек увидел на земле отпечатки между неглубокими могилами тех, кто попал сюда до него. Ближе к центру помещения находился каменный алтарь, на котором когда-то стоял идол. Его поверхность была все еще запятнана кровью из отцовских ран. Рядом с алтарем, у ямы, где был похоронен Джейкоб, возвышался земляной холм.
Завеса из теней раздвинулась перед Джеком, и пара мерцающих свечей высветила отверстие в стене. Из разлома вырвался порыв кислого воздуха, отбросив назад волосы, от жуткого смрада скрутило живот.
Отпечатки босых ног вели к входу в туннель. «Должно быть, туда ушла Бабуля, но… это же невозможно». Воздух внутри колыхался, словно от жары, и все же Джек не чувствовал ничего кроме холода, идущего из разлома. В дальнем конце горел зловещий свет. «Как от луны. Но этого не может быть. Я же под землей. Я…»
Воспоминания обрушились на него, кусаясь и царапаясь. Выбирались из тех ментальных могил, в которых он их похоронил, – жестокие упыри, жаждущие сожрать его рассудок. Он вспомнил, как мать несла его по этому коридору, подол ее мантии с тихим шелестом волочился по земле. Пахло компостом и гнилью – дыханием живого бога, нестареющего, безымянного, вечного. А в дальнем конце коридора слышался шум воды, плещущей о камни. Возможно, прилив, вызываемый луной… или было что-то еще? Конечно, было. Он помнил болезненный свет повсюду, довольно яркий, но он постоянно двигался, менялся, следовал за ними подобно чьему-то взгляду.
«Бесчисленные глаза. Глаза, вечно наблюдающие за нами, заставляющие наших родителей делать ужасные вещи. Миллион глаз в небе, как звезды в космосе».
Джек помнил прихожан, стоящих на берегу, с лицами, закутанными в саваны, в то время как отец шел с ним на мелководье. Он помнил исходившее от жидкости тепло, только это была вовсе не вода. Жидкость была густая, как старое моторное масло, пахла землей и чем-то еще, чем-то непонятным. Чем-то древним, более старым, чем само время. Чем-то живым.