Девочка Эмина

Туда Эмин лично затаскивает тело Альберта. Из-за полураскрытой двери я вижу, как он приковывает измученное тело наручниками к чугунной батарее. Гостю ни за что не выбраться. В таком состоянии — ни за что.

Эмин выходит в коридор, и дверь запирается. Вновь становится невидимой, хотя теперь я четко вижу ее очертания. О местонахождении Альберта не знает никто. Он сбежал из Москвы и тайно проник к нам в квартиру. Его никто не видел — ни новая охрана, ни старая. Ни одна живая душа не знает, куда он подался. Ни одна душа, кроме Эмина и меня…

Эмин снова склоняется надо мной и помогает подняться. Я облизываю соленые губы, натыкаясь на бордовое пятно в его рубашке.

— У тебя рана… — хриплю осторожно.

— Зашивать умеешь?

Я качаю головой.

— Научишься. И пулю вытащишь сперва.

— Кто это сделал с тобой? Кто сделал из тебя монстра? — интересуюсь безжизненно.

— Люди Давида пожаловали в город. Я оказался негостеприимным хозяином.

— Ты убил их всех?! — впиваюсь ногтями в собственные ладони.

— Нет. Одного оставил. Посыльного. Ответ передать Давиду. Мою девочку никто не смеет обижать. Я такого не прощаю, Диана. Даже братьям.

Я молчу. Боюсь, что этой ночью я не смогу лечь с ним в одну постель. И боюсь, что после этого он ударит меня также сильно, как Альберта.

— Ты запекла мясо, маленькая?

Глава 24

Эмин не единожды боролся за меня. Он не единожды доказывал, что готов ради меня на все. Только раньше до моего сведения не доходило, какими методами он отстаивает меня, как свою женщину.

Теперь я наглядно увидела его методы.

И навряд ли я смогу их когда-нибудь забыть.

Эмин показал, какой ценой ему дается наше счастье. Вынужденное счастье, во имя спасения.

Трясущимися руками я поставила ужин греться. Мясо уже остыло, и я вновь забоялась, что Эмин выкажет недовольство по этому поводу. После сцены с Альбертом я стала бояться своего мужчину. Еще больше.

Посуда звякнула, звонко ударившись о плиту. Я вздрогнула.

На мои плечи опустились тяжелые руки. Вымытые от крови руки. Горячие губы Эмина проходятся по моей шее, измеряя напряжение в каждом моем судорожном вдохе.

— Ты нервничаешь, — мягкий голос прозвучал за спиной.

Я прикрыла глаза, делая глубокий вдох. Я всегда знала о том, какой мужчина находится рядом со мной. Просто не видела его сущность так близко. Еще никогда — так близко.

— Оставь, — велит Эмин, — мне нужна твоя помощь. Идем, Диана.

— Ты голоден… — противлюсь его рукам.

Но Эмин насильно усаживает меня за стол. Он резким движением убирает с поверхности все специи и нарезанный хлеб, освобождая пространство под бинты и другие леденящие душу принадлежности. Я закрываю глаза и даже не знаю, откуда все это есть у нас дома.

Эмин с грохотом ставит водку на стол. Я устало потираю лицо, отказываясь верить в происходящее.

Наступал ад.

И раньше жизнь была не сахар, но теперь… что нас ждет?

— Диана, я говорил тебе взрослеть. Предупреждал.

Он замечает мое состояние. Трясучку. Нервную дрожь.

Эмин злится. Он хочет видеть рядом с собой бойца. Ему и так тяжело, и от меня он поддержки никогда не ждал. Теперь настал час.

Я поднимаю на Эмина глаза, но тут же отвожу их. Еще слишком свежи воспоминания, когда его руки были в крови. Сейчас он ополоснул их. Готовится к операции.

Эмин срывает с себя рубашку, морщась от боли. Он все делает быстро, словно в любой момент в квартиру могут ворваться враги. На его плече кровь. На груди тоже размазаны полосы — разводы крови, что оставила после себя рубашка.

— Я не смогу… — шепчу онемевшими губами, — давай вызовем скорую… давай в больницу, Эмин!

— Никаких больниц! Сможешь, — железный ответ прямо в лицо, — берешь и достаешь эту долбаную пулю.

— Эмин… — бормочу растерянно.

Но он меня не слышит. Только железным тоном говорит и показывает. Учит, как все сделать быстро и безболезненно.

— Обрабатываешь спиртом, не жалея. Достаешь пулю. Повторяешь и зашиваешь. Шила когда-нибудь?

— Да, — сглатываю шумно.

— Вот и здесь зашьешь. Бери в руки водку. Быстро, Диана.

Эмину больно. Я вижу это по крупным капелькам пота, скопившимся на его лбу. По губам искусанным вижу, по внезапно постаревшему Эмину. Глаза его построжели, их облепили ранее незаметные морщинки. Между бровей залегла глубокая ямка.

Эмин принял таблетку и залпом осушил бокал с коньяком. Надеюсь, это ему поможет.

— Бери в руки и делай. Поживее, — приказывает он, — буду орать, продолжай.

Эмин груб, ему больно. Но вместо жалоб и стонов мужчина лишь сжимает челюсти и велит не медлить.

Мои руки все еще дрожат, когда я прикасаюсь к ране щедро смоченным материалом. Эмин шипит. Сжимает руки в кулаки и глаза закатывает наверх. А во мне будто чувства выключились. От перенапряжения или от того, как сильно Эмин хотел видеть во мне бойца. С мокрого спиртового материала я подняла пинцет.

— Маленькая, быстрее, — процедил Эмин, — это такое же мясо, которое ты запекала в духовке.

Я поморщилась. И впервые повысила на Эмина голос:

— Хватит. Помолчи!