Девочка Эмина

Эмин пришел буквально сразу после исчезновения Альберта.

По горячим следам пришел.

Будто чувствовал, какое цунами в его доме произошло. Будто знал, что я в опасности.

— У дверей стоит новая охрана, — пытается успокоить Эмин.

— Ты думаешь, новая охрана мне поможет? — зажмуриваюсь.

— Ты никогда не сможешь быть в безопасности, Диана. Пока Анархист жив, а в тебе не будет находиться мой ребенок.

Спасибо за правду, Эмин. За жестокую, но правду.

Я замираю в стальных объятиях Эмина. Прижимаю к себе колени и смотрю в одну точку. После вторжения квартиру уже привели в порядок, только этот порядок не сулил мне безопасности.

Эмин сказал, как есть: дочери Анархиста нигде не будет покоя.

— Лишь с чужим плодом ты перестанешь быть интересна другим игрокам, — завершает Эмин.

— Но?! Говори все «но», Эмин! Не скрывай от меня, что происходит вокруг!

Мой голос срывается в преддверии истерики, и новые слезы катятся по щекам.

И тогда голос Эмина становится жестче, грубее. В нем испаряется вся нежность:

— Без слез и криков, Диана. Не заставляй меня приводить тебя в чувства.

Я закрываю глаза, пытаясь взять себя в руки.

Где-то я уже слышала эту фразу.

Точно: перед каждой пощечиной, которыми ранее Эмин не пренебрегал.

Он ведь никогда не был нежным. И сейчас не станет утешать меня. Его методы другие: физические, болючие.

— Погрей ужин, — велит Эмин, — займи мысли и руки.

Я встаю со стула, Эмин уходит мыть руки. По пути он снимает кобуру и бросает пистолет на стол. Одним движением. Привычно и обычно.

Вместе с ужином на столе всегда лежит оружие.

Рядом с нашей постелью — всегда находится оружие. В шаговой доступности везде и постоянно.

Раньше я думала, что рядом с Эмином мне угрожает опасность. Теперь я понимаю, что рядом со мной и есть опасность. Есть смерть и боль. Это я несу ее в нашу жизнь, и это Эмин защищает нас.

Это Эмин рискует, находясь рядом с дочерью Анархиста. Она ведь всем нужна, она ключик к заветному городу Волгограду.

Тяжелые мысли прерываются хлопком. Эмин идет на кухню. Нужно скорее подать теплый ужин.

Я отодвигаю оружие в сторону, готовлю место для тарелок. Полчаса назад убили охрану, в квартиру ворвались чужаки и я отмывала кровь с щеки, оставленной пальцами Смертника.

А сейчас я возвращаюсь к обязанностям, к которым Эмин меня приучил.

Я ставлю перед мужем тарелку с мясом, а сама хочу отойти к окну. Но сильная рука вцепляется в запястье и заставляет меня сесть рядом.

— Посиди, — велит Эмин.

Он вручает мне ложку.

— Ты много мне положила. Ешь со мной.

Не желая злить Эмина еще больше, я послушно черпаю плов с мясом из его тарелки. Ем не с таким аппетитом, как Эмин, но хотя бы теперь он перестал меня ругать, что я почти ничего не ем.

На середине трапезы я осторожно интересуюсь:

— Это правда, что ты сделал с одним из тех троих отморозков?

Не меняясь в лице, Эмин лишь крепче сжал челюсти. На его скулах заходили желваки и отнюдь не от того, как сильно Эмин разжевывал пищу.

— Это правда. О чем еще он тебе поведал?

— Ни о чем… — выдыхаю тихо.

Я давно поняла, что Эмин не из тех, кто будет лгать, смотря прямо в глаза. Скрывать — да, но лгать в глаза — нет.

Ведь он не видит ничего плохого в правде, даже если она ужасна.

— Он тебя трогал?

Я отвожу взгляд, и это не укрывается от Эмина.

В его глазах загорается кровавая тройка — именно столько раз Альберт виновен:

Сначала он проник в наш дом.

Затем он рассказал мне о том, что мой муж лишил пальцев живого человека.

Ну а самое страшное — Смертник касался любимой девочки Эмина.

— За каждый шаг он поплатится, — обещает Эмин, продолжая усиленно жевать мясо.

Я вздрогнула.

Ведь однажды Эмин уже сказал подобное:

«— Т-сс. Не бойся меня. Они каждым пальцем ответят за это…»

И, как оказалось, обещание свое Эмин сдержал. Один из троих ответил за прикосновения ко мне каждым своим пальцем.

— Ты говорил о беременности… о том, что нас ждет дальше, — напоминаю я.

— А ты уже успокоилась? Истерик не будет, если я начну говорить о взрослых вещах?

Качаю головой, кусая и без того израненные губы. Я скорее от его тона хотела расплакаться, нежели от взрослых разговоров.

Неужели Эмин совсем не умеет быть нежным?

— Хватит кусать их. Уже кровь идет, — недовольно велит Эмин, — ешь мясо.

Я послушно оставляю губы в покое и черпаю вторую ложку плова, захватывая кусок мяса. Эмину нравится, когда я слушаюсь его. Когда завариваю кофе по утрам, верно жду его днем, запекаю мясо по вечерам и запихиваю в себя еду даже тогда, когда все осточертело.

И когда на поцелуи его отвечаю, Эмин рад.

Потому что не ответить — страшно.

— Я могу говорить о взрослых вещах. Я хочу знать, что будет дальше, — делаю голос как можно тверже, — неужели убийство Булата и моя последующая беременность — это единственное спасение, Эмин?

— Этот вариант — не спасение, — отрезает он.

— Тогда я совсем не понимаю… — хмурюсь я.

— При условии, что Анархист будет мертв, я займу его место. Как наследник, пусть и неродной, или как муж его родной дочери — мне все равно. Как жена Эмина ты продолжишь быть интересна другим. Ты остаешься дочерью Анархиста.