Девочка и мертвецы

 — Да какой он “гражданин”! — горячился безусый. — Не человек эта тварь боле! И гражданином не имеет права называться!

 — Потише, Лапкин. — Усатый поморщился. — Забыл о субординации?

 Безусый презрительно сплюнул, тягуче, обильно, однако замолчал.

 — Братья! Русские! Родные мои! — начал задвигать вдохновенную речь сокольничий. — Разве моя в том вина, что серые убили меня в этом прекрасном городе, и я сам, благодаря губительному воздействию чужеродного снега, стал неупокоенным мертвецом? Можно ли меня в этом обвинить, скажите чистосердечно?

 — Вина-то, может, и не твоя, — заметил усатый, опустившись на одно колено, чтоб пока суд да дело натереть сапог рыбьим жиром. — Но теперь ничего не изменишь: ты — серый и вскоре начнешь нападать на безвинных людей и всячески их калечить.

 — Снести ему башку и концы в воду! — крикнул молодой конвоир, меряя расстояние торопливым нервным шагом. — Приказ есть? Есть! Право имеем? Имеем и еще какое! Так чего ж не воспользоваться своим правом, подкрепленным приказом?

 — Погодь, Лапкин; ишь, раздухарился! Дай дослушать.

 — Это неправда, — сказал Федя, нервно облизывая бледные губы. — Не начну нападать! Да что ж вы в самом-то деле! — Сокольничий всхлипнул. — Я ж мухи не обидел! Жил по-христиански, в возрождение града Китежа верил, заветы соблюдал — когда такая возможность имелась, конечно… не хочу я умирать! Не желаю! Не убивайте, пожалуйста!

 Усатый покачал головой. Поднял оружие.

 — Ты прости, гражданин мертвец, но…

 — Дядя Федя… — прошептала Катенька.

 — Эй, я велел тебе смотреть в витрину! — зашипел на девочку Ионыч. — А ну поворотись к зрелищу задом, а к котлу — передом.

 — Дядя Федя! — закричала девочка, вырвала руку и, проваливаясь в снег почти по колено, поспешила к сокольничему. Подбежала, ткнулась мордашкой Феде в живот, крепко обхватила сокольничего ручонками. Федя неловко обнял девочку, погладил по голове.

Прошептал:

 — Живая, удивительно… — Он вздохнул: — А я вот неживой. Странно как-то получилось.

 — Дядя Федя, это ничего что неживой! Ничего!

 — Ну что ты такое говоришь, Катенька! Я ведь тварь мертвая, лузер, который, померев, проиграл в игре, именуемой “жизнь”…

 — Но я всё равно люблю тебя, дядя Федя! Ты — самый добрый! А помнишь, ты мне на конечках разрешил покататься, и я почти покаталась, но дядя Ионыч запретил? Помнишь? Помнишь, жалел меня, когда я испугалась водяного из колодца, жалел и смеялся, говорил “Горемычная ты моя, нету в колодце никакого водяного, помер он три года как…” Помнишь?

 — Помню, лапушка.

 — Так и какая теперь разница, жив ты или мертв, коли я с тобой поговорить могу? Обнять тебя?

 — Так ведь мертвечиной от меня воняет, Катенька…

 — Это ничего! Ничего!

 Усатый и безусый молча наблюдали за развертыванием человеческой трагедии. Безусый даже перестал нервно ходить.

 Девочка повернула заплаканное лицо к конвоирам, закричала:

 — Что же вы, дяденьки? За что вы его так? Вы что, не понимаете, почему мертвые разъярились? Да потому что это ваши друзья, родственники, соседи! Мучаются они от вечной боли, к вам за капелькой поддержки и сочувствия приходят, а вы их давай убивать и жарить! Вот и они убивать принялись от такого к ним отношения! Так скажите мне: по-человечески вы поступаете? Нет! Виновны ли мертвые? Виновны, но вы-то виновны в гораздо большей степени! А дядю Федю не троньте! Он никого убивать не станет, у него есть я и дядя Ионыч, мы его в самую трудную минуту поддержим! Дядя Ионыч! Скажи им, умоляю!

 Ионыч вышел из тени, подобострастно улыбнулся конвоирам.

 — Вы кто? — строго спросил усатый конвоир.

 — Ионыч я, простой русский мужик.

 Молодой конвоир недоверчиво хмыкнул.

 — Ваша девочка? — уточнил усатый.

 — Дочурка приемная, — сказал Ионыч. — Умница моя, единственная отрада.

 — Светлая девочка, — сказал усатый и положил безусому руку на плечо. — Пошли-ка отсюда, рядовой Лапкин.

 — Да как же это, товарищ сержант! — Молодой безусый конвоир расстроенно шмыгал носом. — Неужели в самом деле нарушим приказ и отпустим мертвяка?

 — Молодой ты еще, Лапкин, безусый. — Усатый конвоир вздохнул. — Идем, водкой угощу… — Он обернулся, крикнул: — Следите за другом, гражданин Ионыч. И на голову ему что-нибудь набросьте, а то издалека видно язвы и понятно, что он серый.

 Ионыч поклонился в ножки:

 — Не переживайте, почтенные стражи порядка, сделаю в наилучшем виде.

 Конвоиры скрылись за углом. Ионыч мгновенно разогнулся, сплюнул презрительно. Федя обнял его:

— Ионыч, спасибо!

Ионыч оттолкнул мертвого приятеля:

— Ты руки-то не распускай. Смердит от тебя дохлятиной.

— Смердит, — печально согласился сокольничий.

— Лучше поблагодари, что я Катьку тебе на выручку послал, — небрежно заметил Ионыч. — Если б не я, валяться тебе в снегу без башки, а то и без всего остального.

Сокольничий поклонился Ионычу:

— Спасибо, Ионыч. До гроба тебе обязан.

— Шапку где посеял? — спросил Ионыч, задумчиво разглядывая покрытую струпьями Федину макушку. — Ну и урод же ты, Федор!

Сокольничий пожал плечами:

— Уронил шапку, пока бегством спасался.

Ионыч сорвал с Катеньки дырявую шапчонку, натянул Феде на уши. Отошел, осмотрел критически: