Девочка из Аушвица. Реальная история надежды, любви и потери

Прошел год, и снова наступил День памяти Холокоста. Снова я одна сидела дома перед телевизором. Снова на экране показывали черно-белые кадры, снятые во время Холокоста, свидетельствующие об ужасных преступлениях, совершенных человеком против человека. Смотреть на них было тяжело. Я знала, что снова не смогу спать несколько ночей, но заставляла себя не сводить глаз с экрана. Ты должна понимать, что именно там происходило, говорила я себе. Это меньшее, что ты можешь сделать в знак уважения к родителям и погибшим членам семьи.

В следующие годы я точно так же сидела перед телевизором.

С течением времени телевизионные программы на День памяти Холокоста претерпели изменения. Они стали не такими откровенными, более умеренными. Возможно, педагоги и психологи пришли к выводу – справедливому, – что нельзя демонстрировать такие кошмарные, тошнотворные кадры широкой публике. По телевидению стали показывать Холокост с более «эстетических» позиций, в цвете, а не черно-белым, с современной, более отдаленной перспективы. С заботой о зрителях.

Для меня, как представительницы второго поколения выживших, Холокост стал частью жизни. Став взрослой, я каждый день продолжала вспоминать про членов моей семьи, погибших при Холокосте, о моих родителях, которым посчастливилось спастись, и Холокосте как таковом. Выжившим и их семьям не нужен День памяти, чтобы оживить воспоминания, и тем не менее они черпают силу из сознания того, что в этот день целая страна останавливается и вспоминает.

Когда мои дети были маленькими, я не знала, как вести себя с ними в этот день. Требовать ли от них соблюдения траура? Запрещать ли им смеяться и радоваться? С годами я пришла к пониманию, что Холокост является частью жизни моих детей, выживших в третьем поколении, и что я не должна решать за них, как вести себя в День памяти; Холокост течет в их крови тоже.

В вечер перед Днем памяти Холокоста мы зажигаем свечи и кладем рядом с ними список наших погибших родственников с немногочисленными фотографиями. Из всей нашей родни у нас сохранились снимки только моих бабушки и дедушки по отцовской линии, Шейнделя и Леви-Ицхак Лейбовиц; двух сестер моего отца, Эту и Гиту; и моей бабушки Блимы Гершковиц в молодости – она стоит там со своей матерью Ханой-Деборой и сестрой Шейви. Лица других членов семьи, убитых в Аушвице, навсегда останутся скрыты от наших глаз.

В некоторые Дни памяти я веду дискуссионные группы по Холокосту и потом на всю неделю впадаю в подобие морального паралича – ничего не могу делать и едва дышу.

В Дни памяти, когда я не читаю лекции о Холокосте, я чувствую себя спокойнее, но ощущаю огромную потребность окружать моих детей теплом и заботой. В детстве, когда мама хотела показать мне свою любовь, она пекла для меня палачинты – блинчики, по вкусу похожие на сладкий пирог, пропитанный медом. Ее мать делала такие же палачинты для своих детей, с тем же самым вкусом, и теперь моя мама угощает ими своих внуков и правнуков. Я продолжаю семейную традицию и обычно готовлю палачинты накануне Дня памяти Холокоста, поскольку эта еда дарит тепло и комфорт, любовь и ощущение безопасности.

«Я уверена, что наши родственники, погибшие при Холокосте, были бы рады узнать, что мы выжили, – говорю я своим детям, – что мы живем на Земле Израиля, что у нас достаточно пищи, что мы счастливы и живы, что мы едим палачинты. И да, мы едим и за них тоже, потому что, если бы кто-нибудь сказал им на пути в газовые камеры в Аушвице, что их дочь и сестра, сын и брат – Сури Гершковиц и Шули Лейбовиц – спасутся, поженятся, переедут в Израиль, создадут прекрасную семью и что их внуки будут есть палачинты на Земле Израиля, возможно, последняя улыбка озарила бы их лица. Они хотели бы знать, что мы выжили. Что мы победили».

Бывают дни, когда я думаю – возможно, моя нынешняя жизнь лишь вымысел, иллюзия, сон. Возможно, правда в том, что я на самом деле лежу в этот момент на переполненных нарах в Аушвице, сплю тревожным сном и в нем вижу эту жизнь. В следующую секунду наступит рассвет, раздастся свисток, и я проснусь. «Быстро! Быстро! Встать и выйти на перекличку!»

Кубики сахара в Аушвице Сара Лейбовиц

День шел за днем, голод не утихал, холод усиливался – был декабрь и приближался праздник Хануки. Позднее я слышала о еврейских заключенных, которым удавалось зажигать свечи на Хануку в Аушвице. Они выдергивали нитки из одеял, чтобы сделать фитили, пропитывали их маргарином, выменивали у кого-нибудь сигарету и так зажигали свечи. Но мы свеч не зажигали.

Мы продолжали выживать в страшных условиях, среди голода и болезней, подвергаясь пыткам и унижениям. Все были больны и заражены из-за отсутствия гигиены. По ночам и утрам часто шел снег, а у нас не было теплой одежды. Иногда в полдень выглядывало бледное солнце и немного растапливало снег, но ночью он выпадал снова, и весь Аушвиц был покрыт снегом и льдом.