Девочка, которая пила лунный свет

– Птицы, – пробормотала она, когда ведьма взмыла в воздух. – Птицы, птицы, птицы.

В Башне не было времени. Только утраты.

«Но это не навсегда», – подумала безумица.

Она видела молодого мужчину – того самого, со шрамами на лице. Жаль, что так вышло. Она не хотела его уродовать. Но он был славным мальчиком – умным, любопытным, с добрым сердцем. Доброта была самым дорогим его достоянием. А шрамы – что ж, шрамы уберегут его от глупых девчонок. Пусть его сможет полюбить только самая лучшая женщина на свете.

Безумица смотрела, как он разглядывает бумажного сокола. Как бережно разворачивает каждую складку и расправляет бумагу на камне. На листе не было карты. Лишь несколько слов.

«Не забывай» – на одной стороне.

«Смотри же» – на другой.

И в душе у безумицы тысячи птиц – из бумаги, из перьев, из чувства и мысли, из плоти и крови, – взмыли в небо и понеслись вперед над верхушками спящего леса.

Глава 19, в которой совершается путешествие в город Света

Для тех, кто любил Луну, время неслось быстро. Самой же Луне начинало казаться, что ее двенадцатый день рождения не наступит никогда. Каждый день был как тяжелый камень, который приходится катить в высокую гору до самой вершины.

И вместе с тем каждый день нес с собой новые знания. Каждый день мир одновременно становился шире и сжимался; чем больше Луна знала, тем больше огорчалась, понимая, сколь многого она еще не знает. Она легко училась, легко собирала любые механизмы, легко бегала весь день туда-сюда, а порой и легко вспыхивала. Она ухаживала за козами, ухаживала за курами, ухаживала за бабушкой, драконом и болотным кошмаром. Она могла подоить самую упрямую козу, собрать яйца, испечь хлеб, придумать новый механизм, собрать хитроумное устройство, вырастить овощи, сделать сыр и потушить мясо с кореньями так, чтобы оно услаждало разум и сердце. Она умела (но не любила) поддерживать чистоту в доме и вышивать на кромке платья птиц, чтобы было красиво.

Она была умной, умелой девочкой, она любила своих близких, а те любили ее.

И все же…

Чего-то в ее жизни не хватало. Как будто все время оставалась дыра в знании. Дыра в жизни. Это чувство не оставляло Луну. Она надеялась, что, когда ей исполнится двенадцать, это пройдет и дыра закроется. Но нет.

Став двенадцатилетней, Луна обнаружила, что с ней стали происходить другие изменения, и не всегда приятные. Теперь она была выше бабушки. Легко отвлекалась. Стала нетерпелива. Все ее раздражало. Она огрызалась на бабушку. Огрызалась на болотного кошмара. Огрызалась даже на дракона, который был ей все равно что двоюродный брат. Конечно, потом она извинялась, но что было – то было, и это ее тоже злило. Почему все вокруг такие противные, думала Луна.

Было и еще кое-что. Когда Луна решила было, что прочла все без исключения книги, имевшиеся в мастерской, то вдруг начала сознавать, что на полках стояли и другие, которые она ни разу не брала в руки. Она знала, какие у них обложки. Она знала, где эти книги стоят. Но как ни старалась, не могла вспомнить ни их названий, ни, хотя бы приблизительно, содержания.

Мало того – оказалось, что она не в состоянии даже прочесть то, что написано на некоторых корешках. Как странно! Ведь написано было на ее родном языке, и буквы шли в самом что ни на есть обычном порядке, какой она видела тысячи раз.

И все же…

Всякий раз, когда она смотрела на эти корешки, взгляд ее начинал блуждать туда-сюда, словно вместо кожаного переплета ей подсунули скользкое маслянистое стекло. Если перед глазами у нее оказывалась «Жизнь звезд» или любимая «Механика», ничего такого не происходило. А вот другие книги становились скользкими, словно стеклянный шарик в масле. Стоило Луне взять такую книгу в руки, как она вдруг вспоминала о чем-нибудь или уплывала в мечты. Глаза у нее разъезжались, в голове начинало шуметь, а губы сами собой шептали стихотворение или какую-нибудь историю. Иногда Луна приходила в себя несколько минут, или часов, или полдня, трясла головой, чтобы мозги вернулись на место, и гадала, что с ней случилось и как долго это продолжалось.

Она никому не рассказывала об этих чарах. Ни бабушке. Ни Глерку. Ни, конечно же, Фириану. Она не хотела, чтобы те за нее волновались. Слишком уж пугали Луну происходящие перемены. Слишком все это было странно. Так что она хранила свой секрет. И даже тогда близкие порой бросали на нее странные взгляды. Или отвечали на вопросы как-то странно, словно заранее зная, что с ней что-то не так. И это «не так» волочилось за ней, словно головная боль, от которой никак не удается избавиться.