– Тогда расскажи о себе. Хочу все разузнать: как новая семья, новая жизнь?
От такой формулировки я стиснула зубы. Новая – как будто я взяла и поменяла одну семью на другую, все равно что подержанную машину. Проглотив обиду, я ответила, что родители у меня добрые и хорошо обо мне позаботились. Рахела окончательно поправилась, как будто никогда и не болела. Последние десять лет мы провели по большей части в пригороде под Филадельфией, в опрятном и тихом местечке. И в Нью-Йорк я переехала, чтобы сбежать от этой тишины. Шэрон сидела и кивала, словно прихожанка в церкви. Я знала, что этим она хотела подбодрить меня, ну или просто радовалась своему успеху, но меня все равно напрягало, что для нее моя жизнь подлежит какой-то оценке или является предметом гордости.
– В общем, – начала я и, потупив взгляд, уставилась на тарелку, – я хотела спросить вас про Петара.
Шэрон перестала кивать.
– Вы не знаете, что с ним случилось? В тот день, когда мы уехали?
– Нет, – ответила она. – Я посылала разведку – но они его не нашли. Потом я месяц пробыла в Германии, а потом еще в Боснии, без связи. Я сама отчасти надеялась, что ты…
– Нет, – перебила я.
– Я пыталась. И письма писала. Даже спрашивала тех, кто организовывал новое посольство. Но ничего не вышло.
– А про других из вашего подразделения?
– Я, конечно, всех их вспоминаю, но так близко больше ни с кем не сошлась – мы с Петаром были друзьями. А после тебя… просто хотелось знать, что с ним все в порядке.
– Петар рассказывал, что спас вам жизнь.
– Не без того – я перед ним в долгу. И, скорей всего, не раз и не два. Это в его подразделении оружие пускали в ход, а мы свое носили как сумочки.
Мое лицо, видимо, выдало тревогу, потому что Шэрон тут же осеклась:
– Извини. Просто иногда такое ощущение, что если не посмеяться над этим, во мне пустит корни какое-то гнусное чувство. Уверена, ты понимаешь.
Я ответила, что понимаю.
– Знаешь, а ведь самое мое большое достижение – это ты.
Я вспомнила ее речь, фотографии раскопанных могил. Подумала обо всех остальных, кого, как и моих родителей, не нашли.
– Не думаю, что это можно назвать
Шэрон робко улыбнулась.
– Может, и нет. По правде говоря, сомневаюсь, что я когда-нибудь смогу прийти в себя после всего увиденного.
Она помолчала.
– Но не стоило тебя этим обременять.
Я ответила, ничего страшного.
– Петар бы так тобой гордился.
Я промямлила «спасибо» и сосредоточилась на салате, пока официант не смилостивился принести нам счет. Я потянулась за кошельком. Двадцатилетняя студенческая жизнь была какой-то промежуточной стадией, и общение с «настоящими взрослыми» зачастую шло как-то неловко, когда они отмахивались от моих предложений разделить счет, мол, что за глупости, а я от этого себя ощущала еще большим ребенком.
– Даже не думай.
– Вы уверены? – спросила я, правда, на этот раз с благодарностью; мои доходы с подработок после учебы наверняка бы понесли серьезный урон от здешнего бесценного меню.
Шэрон чересчур энергично кивнула и залпом выпила остаток вина.
На улице вспышка весны сменилась мелкой промозглой моросью. Стоя возле меня на краю тротуара, Шэрон покрепче затянула пояс пальто.
– Никогда не думала вернуться? – спросила она.
– До вашего звонка я в принципе старалась об этом не думать.
Я тоже хотела было застегнуть пальто, но молнию заело.
– Так что думаешь?
– Думаю, это не лучшая идея. Для меня.
Она выставила руку, чтобы поймать такси.
– Кажется, вот-вот польет. Тебя куда-нибудь подвезти?
Я помотала головой. Нам все равно было в разные стороны. У обочины через дорогу остановилось такси.
– Тогда я поехала, – сказала она.
Мы церемонно обнялись, и она перебежала дорогу, все так же грациозно балансируя на каблуках на скользком асфальте. Я проводила ее взглядом до такси, но Шэрон что-то печатала в смартфоне и на меня уже не смотрела.
По пути к метро на душе у меня помрачнело, я как будто разозлилась, но не могла уловить, на что именно. А может, расстроилась, что до сих пор мало чего понимаю. Вместо ясности и проницательности взросление привносило лишь большую путаницу. На первом же углу я выкинула карточки в мусорку.
3
В городе было многолюдно, промозгло и мрачно, стояла атмосфера серости и безысходности, иногда наступавшая в марте. Обед затянулся, и я уже опаздывала на встречу с профессором Ариэлем. Я прикинула, хватит ли мне времени сбегать в общежитие за книгой, которую он мне одолжил, но отказалась от этой идеи и пошла прямиком в кабинет.