Девочка на войне

Я вернулась в общежитие, но в коридорах, к моей радости, было тихо, и моя соседка тоже куда-то ушла. Надо бы позвонить Брайану, подумала я, но не решилась. Проболтавшись о себе профессору Ариэлю, пусть даже самую малость, я ощутила себя страшно уязвимой. При виде Брайана я и ему могла проболтаться, только вот к последствиям разоблачения своего обмана я была не готова. Вместо этого закинула в свой скейтерский рюкзак – пережиток бунтарского периода в старших классах – домашку, книгу Зебальда, грязное белье и ушла. На вокзале я за доллар прикупила пачку пересоленного попкорна и уехала на первом пригородном поезде в Пенсильванию.

К тому моменту, как я села в пассажирский самолет во Франкфурте, я не спала уже вторые сутки и боялась буквально всего. Тряслась от страха, что на взлете заложило уши, что я могу подхватить какую-то заразу от мужчины, которого через проход рвало в бумажный пакет, да и всего, что бы меня ни ждало по ту сторону океана.

Когда мы приземлились, бортпроводники по очереди пытались разобрать надпись на бейдже у меня на шее, как будто я утерянный багаж. Одна из них схватила меня за руку и потащила в зону таможенного досмотра, где я прошла целую вереницу огороженных лентами очередей и подписала бланк, текст на котором даже прочесть не могла. Когда прозвучало объявление по громкой связи, она посмотрела на настенные часы и начала нетерпеливо постукивать ногой. Мой паспорт взялся листать мужчина с кучей шевронов, периодически он поглядывал на мою визу, наспех скрепленную погнутой скобкой. Я видела, как у него за спиной на ленте крутятся чемоданы. Таможенник спросил меня, насколько я поняла, не жила ли я недавно на ферме. Я посмотрела на его шевроны и помотала головой.

Он поставил в паспорт штамп и отпустил меня, после чего бортпроводница тоже со мной распрощалась. Я забрала свой чемодан с багажной ленты и пошла за всеми остальными к стеклянным дверям. На закрытых створках не было ни круглых, ни обычных ручек, но никого это как будто не волновало. Я уже думала окрикнуть людей, предупредить об опасности, но не знала, как это сказать по-английски. Когда первые пассажиры направились к выходу, я зажмурилась, ожидая, что стекло вот-вот брызнет осколками. Но в последний момент двери открылись сами, как по волшебству.

По ту сторону прохода группками толпились родные и близкие. Маленький мальчик вцепился в ногу матери; двое друзей, обнявшись, кричали что-то друг другу. За ними полукругом стояли люди в костюмах и держали в руках таблички с именами. Я шла за толпой, склонив голову набок в попытке уравновесить сверлящее чувство внутри, пока не врезалась в какого-то мужчину с карапузом на руках, похожим на мою сестру.

Мужчина посмотрел на меня сверху вниз, и секунду мы сами не понимали, кто из нас двоих перепугался сильней. Женщина рядом – с табличкой, на которой от руки было написано мое имя, только с перепутанными диакритиками, – листала пачку бумажек. У нее была коренастая фигура и загорелая кожа, а на лице ее застыла улыбка.

– Рахела?

Я заметила здоровую, кудрявую девчушку, примостившуюся под рукой мужчины. Она так выросла, что ее было почти не узнать, не считая глаз, – этим мы с ней всегда были похожи.

– Я-то думала, тебя бортпроводники приведут… ну, что ж… – Тут женщина нашла нужную бумажку. – Dobrodošli и Ameriku, Ana, – запинаясь, прочитала она с листа.

– Hvala.

Я снова попыталась выудить из школьных уроков английского слова, которые состыковались бы во что-то внятное. Женщина склонилась надо мной и крепко обняла.

– Очень рады с тобой познакомиться, – сказала она.

Представились они как Джек и Лора и сказали, что я могу звать их по имени. Но Рахела их звала мамочкой и папочкой присущим карапузам писклявым голосом, а я первые пару месяцев вообще никак к ним не обращалась.

В Трентоне я пересела на другой поезд и уснула на продавленном кожаном сиденье. Во сне я видела трупы. Из кошмаров, мучивших меня много лет тому назад, когда я только переехала в Америку. В этих снах я прыгала в море со скалистых утесов около рыбацкой деревушки, у Марины с Петаром в гостях, но на лету случалась подмена, и падала я уже не в Адриатику, а на кучу раздувшихся трупов. Не успела я приземлиться, как вдруг по мне от шеи до коленных чашечек прошелся мощный разряд, и я резко проснулась. Поезд подъехал к платформе, кондуктор крикнул: «Конечная!» – и я сгребла свои вещи.

На перроне, глядя, как поезд готовят к развороту для отправки в обратную сторону, я уже жалела, что не могу вернуться вместе с ним. Я плелась по самой оживленной улице города, и с обеих сторон тянулись торговые павильоны со сквозным проходом внутри: двухэтажный зоомаг, гипермаркет, где я подрабатывала летом, все самые ходовые сети фастфуда и «Пылесосомания».