Девочка на войне

– На драку нарываешься? – покачнулся мужчина. – Я тебе покажу настоящую драку.

Он сунул руку в носок и резко выпрямился, выставив зазубренный нож.

Лука, расправив плечи, заслонил меня собой.

– Спокойно, спокойно, – повторял он.

Мужчина ухмыльнулся и только крепче сжал рукоятку оружия.

Я оглядела пустую платформу, гадая, куда же подевались все наши свидетели. Неужели я проделала весь этот путь, чтобы меня среди белого дня пырнули ножом на Трг? Я была в полной уверенности, что вот-вот случится ужасное, но в панику не впала. Сама того не ожидая, я стала продумывать свои дальнейшие действия. В конце концов, лучше всего я знала именно такой, жестокий Загреб. Я обдумала, смогу ли сбоку кинуться на мужчину и выбить у него из рук нож, просчитала путь до ближайшего магазинчика, куда успела бы добежать, если вдруг Луку ранят, отрепетировала в уме диалог с продавцом. Мужчина тупой стороной приставил нож к щеке Луки.

Но ничего не случилось. К остановке подъехал набитый трамвай, и мы с Лукой нырнули в самый дальний вагон, слившись с толпой работяг. Двери закрылись, и мужчина проводил нас взглядом с платформы, а затем засунул нож обратно в носок.

Лука, все это время сохранявший спокойствие, сломался. По линии волос у него выступил пот, и он дрожащей рукой отер лоб.

– Значит, тут такое все-таки нечасто? – спросила я.

– А к тебе бомжи в Нью-Йорке часто подкатывают с ножом?

– Ну, не очень.

– Надо купить пистолет, – сказал Лука.

Он так дышал, как будто мы долго бежали, а не каких-то пару метров. На лице, куда ему приставили нож, осталась царапина, но обошлось без порезов.

– Это делу не поможет, – возразила я.

Трамвай ехал в обратном направлении, но заметили мы это только через три остановки.

Экономический университет, как я и думала, оказался модернистским кубиком без окон – настоящим образчиком безысходности в коммунистической архитектуре. Я ждала в вестибюле, пока Лука бегал по кабинетам со своей бумажной волокитой. Я заметила общественный компьютер и, дождавшись подключения модема, открыла почту. Пришло одно письмо от Лоры, которая с непривычки уместила весь текст в строчке с темой: «Ну как, доехала? Жива-здорова? Целую, мама».

«Привет, мам, – ответила я. – Я уже в Загребе. Остановилась у друзей семьи».

Тут мне вспомнился тот мужчина с трамвайной остановки. «В целости и сохранности, не беспокойся. Потом еще напишу».

От Брайана писем не было. После ссоры мы общались всего пару раз, да и то дежурными эсемэсками: «Как ты там?», «Я зайду забрать свой „Холодный дом“ Диккенса?», «Удачи на сессии». В ночь перед отлетом я написала письмо, где объяснила, что улетаю в Хорватию, извинилась, что обидела его, и написала, что надеюсь вскоре поговорить.

Я взялась за новое письмо. «Привет. Как прошел выпускной? Просто хотела сказать, что благополучно добралась и думаю о тебе». Но закрыла вкладку, так и не отправив письмо. Может, Брайан ничего не писал, потому что больше не хочет со мной разговаривать.

Я пошла в туалет и наткнулась на те самые общественные унитазы, о которых успешно забыла, – керамические напольные чаши. Я встала в стойку и принялась неуклюже стаскивать одежду, но, очевидно, успела растерять навык баланса вкупе с силой воли и в итоге просто терпела до дома.

– В юбке было бы проще, – заметил Лука, когда я ему рассказала.

Его слова были пропитаны пугающе мужланским пренебрежением.

– Ты меня хоть раз в юбке видел?

– Уверен, без обновок не обошлось.

– Что на тебя нашло?

– А что?

– Не знаю. Сам на себя не похож.

Мы вышли из университета, и Лука замедлил шаг.

– Прости, – сказал он.

Отстранившись от меня, Лука подошел вплотную к проезжей части, и я за локоть вытянула его на тротуар.

– Просто слишком много всего навалилось, наверное.

– Например?

– Вот ты вернулась. Столько всякой дряни вскрылось.

– Но тебя же это не касается.

– Еще как касается. Даже не думай объявлять войну своей личной трагедией. Уж точно не здесь.

Я заметила, как у него в глазах мелькнула искра, словно он решал, как разыграть руку в покере.

– Как тебе твоя семья?

– Хорошо, – ответила я. – Они итальянцы. То есть американцы, просто…

– Я понял.

– Рахеле уже одиннадцать. Она себя считает американкой. Как и все остальные. Там ее Рейчел зовут.

– Рейчел, – повторил Лука с характерной для его акцента твердой «р». – Но ведь она в это на самом деле не верит?

– Она знает. Но в глубине души не чувствует этого.

– Хэй! Лу-у-у-ка-а-а! – пронзил повисшую между нами тишину тоненький голосок. – Погоди!

Я услышала цоканье каблучков, и мы остановились, увидев догонявшую нас девушку. Ее черные волосы, выпрямленные и гладко уложенные, раскачивались в такт походке. Из-под отворотов джинсов у нее торчали кожаные лакированные туфли. Из какого она вышла десятилетия, я даже понять не могла.

– Ну как твои дела? – спросила она у Луки, глядя при этом на меня. Я покосилась на свои шлепки.

– Даниела, это Ана. Давняя подруга из начальной школы.

– Drago mi je[12], – сказала я и расплылась в натянутой улыбке, после того как девушка чрезмерно пылко расцеловала меня в обе щеки.