Девочка на войне

– Ne, zadovoljstvo je moje[13], – ответила Даниела, и на лице у нее отразилась такая же улыбка.

Пока они с Лукой обсуждали, какие курсы взять в осеннем семестре, я разглядывала ее оливкового цвета кожу, точь-в-точь как у матери и у Рахелы. Я вспомнила девчонок из школы, которые дразнили меня за одежду «с плеча» и унаследованную от отца бледно-веснушчатую кожу, обзывая чешкой или полячкой. Я подумала, а не была ли среди них и эта. У меня отлегло, когда она достала мобильный-раскладушку и, проверив время, сказала, что ей уже пора. Они с Лукой уклончиво договорились как-нибудь сходить выпить кофе, и перед уходом она ему подмигнула.

– И что это сейчас такое было?

– Что именно?

– Вот это, – ответила я, хлопая ресницами.

– Моя бывшая девушка, – ответил он, еле сдержав улыбку при виде моей пантомимы. – Не все так плохо. Она вообще-то девушка умная.

– Бывшая, значит?

– Ага. Иначе говоря, мы расстались.

– С виду девушка умная, – сказала я и выпятила грудь.

– А тебе-то что?

«И правда, мне-то что?» – подумала я. Она, конечно, противная, но, возможно, я всего лишь ревновала, ведь ему было не так одиноко, как мне под конец.

– Как насчет тебя? Встречаешься с кем-то?

– Был один. Но я решила взять перерыв.

Когда мы подошли к трамвайной остановке, я спросила:

– Ничего, что ты калаш свой не взял?

– Пойдем мороженого для начала перехватим.

За стаканчиком джелато с фундуком на двоих я подверглась более подробным расспросам. Рассказала Луке о дядюшках и о том, как наловчилась косить под американку.

– Но я не понимаю. Почему ты просто не говорила как есть?

– По многим причинам. В основном потому, что никому об этом слушать не хотелось. Но еще потому, что я не знала, как с этим справиться, но в то же время не могла от этого и избавиться.

– С ума сойти, – сказал Лука. – Я бы ни за что не смог держать это в себе целых десять лет.

– Со временем привыкаешь.

– Тогда зачем ты вернулась?

– Ну все, хватит, Фрейд.

Я картинно кинула ложечку в миску и невольно разозлилась на Луку за то, что он прав.

Вернувшись к Луке домой, мы сели перед телеком – за эти годы появилось два новых канала, и теперь их стало четыре, – где эфир заполонила мексиканская мыльная опера, которую мама Луки строго-настрого запретила переключать, и стали ждать захода солнца. Но чем дальше, тем сильнее становились духота и влажность, и я начала вспоминать, почему на лето обитатели Загреба бежали из города.

– Это еще что, – сказала мама Луки, разливая тушеные овощи по плоским мискам с пюре. – Я вот слышала, скоро такая жара пойдет.

– А это еще не жара? – спросила я.

Айла посмотрела на меня и улыбнулась, как будто говоря: «Долго же тебя тут не было».

– А что насчет переносного кондиционера? – спросила я. – В Нью-Йорке люди покупают маленькие такие, оконные.

Но это предложение вызвало у всех единогласный ужас.

– От кондиционеров камни в почках образуются, – сказал Лука.

Я понемногу начала припоминать все эти обыденные моменты из детства под эгидой коллективных суеверий, вытесненные до сих пор болезненными воспоминаниями. Ни в коем случае не открывай окна одно напротив другого – иначе на «пропухе», или сквозняке, пневмонию подхватишь. На угол стола не садись, а то замуж не выйдешь. Если от свечи прикурить сигарету, где-то обязательно погибнет моряк. По воскресеньям ногти не стриги. Если что-то болит, натри больное место ракией.

Я попыталась вспомнить хоть одно исключительно американское суеверие. Слышала что-то такое от дядюшек – мол, нельзя ботинками касаться кухонного стола, – но это завезли еще со Старого Света. Может, в стране иммигрантов просто не стали смешивать самые неприятные элементы каждой культуры. Либо всем так беспечно жилось, что взрослым не нашлось оснований для веры в магию.

Только с наступлением темноты снаружи стало чуть прохладнее, чем дома. Около девяти вечера домой пришел отец Луки, доел остатки супа и вскоре перед телевизором и уснул.

– Еульнуть не хочешь? – предложил Лука.

Я бы с радостью подставила лицо вечернему ветерку и уже направилась к шкафу, где оставила ботинки, переобувшись в домашние тапочки – реквизит любого боснийского дома.

– А переодеться не хочешь?

– А, в этом смысле гульнуть?

– Тут в районе Яруна новый клуб недавно открылся, – сказал он. – Я туда еще не ходил. Если хочешь, конечно…

– Сейчас, футболку только переодену.

Лука пошел в гараж как следует накачивать колеса старенького маминого велосипеда, а я втащила в ванную свой чемодан и стала примерять футболки, соображая, какая будет лучше смотреться под темными лучами прожекторов. Я глянула в зеркало, и меня опять передернуло от неловкости. То ли это из-за бывшей Луки, ее накрашенных ресниц и остроносых туфель. То ли мне просто надоело вечно потной ходить. Я собрала волосы на макушке и пустила в ход все невидимки до последней в попытках спасти прическу от влажности.

– Ты там утонула, что ли? – крикнул через дверь Лука.

Я слишком быстро ее распахнула и чуть не задела его.

– Балдеж, – сказал Лука, когда я наконец-то вышла на кухню. – Погнали.