Девочка на войне

Я уже сто лет не садилась на велик, и всякий раз, как переключала скорость, руль у меня вихлял во все стороны. Сперва, когда я чуть не падала, Лука только смеялся, но когда мы добрались до клуба, я совсем выбилась из сил, а он смотрел на меня чуть ли не со стыдом. «Что со мной такое?» – думала я, пока Лука закреплял наши велосипеды у дерева. Я полжизни гоняла на велике по этим самым улицам, а теперь едва держалась на нем.

– Пойдем возьмем чего-нибудь выпить.

Лука схватил меня за запястье и потащил к двери в обход очереди.

– Что ты делаешь?

– Покажи им свой паспорт.

Я вручила паспорт вышибале, который стал его разглядывать, словно какую-то археологическую находку, прощупывая пальцами тисненую национальную эмблему на обложке и проверяя страницы на предмет печатей. После чего вернул мне паспорт и пропустил нас.

– Туристы всегда при деньгах, – пояснил Лука.

Внутри все было выкрашено в фиолетовый и накурено, а в зале грохотал какой-то микс на трек в стиле хип-хоп, прогремевший в Америке в прошлом году. Над головой промышленные вентиляторы рассекали потный воздух и выдували его во внутренний дворик.

Мы протиснулись сквозь толпу на террасу, где было попрохладней и не приходилось перекрикивать музыку. За стойкой в баре снаружи спиной к нам, согнувшись над блендером, стоял по пояс голый парень. Он весь сверкал, как будто маслом намазанный.

– Эй! Томислав! – крикнул Лука.

– Даров, – обернулся Томислав, и они с Лукой обменялись мужскими объятиями, похлопав друг друга по спине через барную стойку.

В одном ухе у Томислава красовалась громадная золотая сережка-кольцо.

– Как дела? Чего вам принести?

Лука заказал себе пива, и Томислав, сорвав об угол стойки крышечку, подал ему бутылку.

– А кто эта прелестная барышня?

Даже в тусклом свете я увидела, как Лука покраснел.

– Вообще-то это… эм-м… Ана, – ответил он, отхлебнув из бутылки. – Юрич.

Томислав пристально на меня посмотрел, и тут на лице у него отразилось мгновенное осознание.

– Ана? Из начальной школы, что ли? Да ладно, серьезно?

Мы обменялись дежурными расспросами «как дела», и каждый убеждал другого, что, вопреки всему, мы в полном порядке.

– Что будешь пить?

– То же самое.

– Сейчас, в подсобку за бутылочкой сбегаю, – сказал он и пропал за черной занавеской.

– Слышал, что он тут работает, – пояснил Лука.

Он слегка покачал головой.

– Капец, конечно, парню досталось.

– Ты про его брата? Что он вот так погиб?

– Это еще не самое страшное. После смерти брата родители Томислава так безутешно горевали, что даже забывали иногда его кормить, – сказал Лука. – Потом, через несколько лет, когда война уже закончилась и все вроде стало возвращаться на круги своя, Томислав как-то пришел из школы и обнаружил отца в ванне. Тот трижды пронзил себе грудь, а глаза так и остались распахнуты. Записка вся промокла, и текст было не разобрать, но следователи сошлись на одном – нужна недюжинная ярость, чтобы избрать такой метод самоубийства. Но переменила его не столько загадочность смерти, сколько глаза – в то самое мгновение Томислав во взгляде покойного увидел собственное будущее.

На первом году старшей школы его мать переехала к любовнику на другой конец города, и Томислав с сестрой остались жить наедине с разгневанным духом отца, оплачивая дом с его пенсии. Все хорошо, настаивал он в ответ на расспросы Луки или других парней из школы, очень даже неплохо, ведь он в любой момент мог приглашать домой девчонок, да и готовить стал, по его мнению, не хуже настоящего шефа.

– Но на деле ничего хорошего? – спросила я.

– Конечно. Он же самый умный был в нашем классе, а теперь стал полуголым барменом-пиратом.

Томислав вернулся с ящиком пива и стал загружать бутылки в холодильник под барной стойкой.

– Извини, что теплое, – сказал он и сунул мне в руку бутылку. – За счет заведения. С возвращением.

Он подмигнул, и я сделала очередную зарубку в своем невидимом перечне «сирот войны».

Томислав налил три рюмки водки, и мы чокнулись. Но тут его вызвала пара смешливых пергидрольных блондинок, и он оставил нас с Лукой уныло потягивать пиво. Я чувствовала, как водка плещется в животе и распаляет мне щеки румянцем.

– Слушай, как насчет… – Лука в нерешительности запнулся. – Потанцевать?