Девочка на войне

– Что же делать? – прошептала она. Вопрос она задавала себе, и я не стала пытаться ответить. Буквально в эту же секунду с лестницы в спешке спустился отец Луки, выправляя запонки на униформе. Его кустистые брови при виде меня так и взлетели.

– Давно не виделись, малыш, – сказал он, оглядев мой окровавленный нос, и обернулся к жене. – У вас все в порядке?

– Нет, – ответила она. – Не в порядке.

– Хочешь, я позвоню ее родителям?

Он потянулся было к телефонной книге, но мать Луки кинула на него такой колкий взгляд, что он остановился на полпути. Вздохнув, он намочил салфетку и вытер у меня под носом запекшуюся корочку крови.

– Звони Петару, – скомандовал он. И, нащупав ключи, отправился тренировать последних новобранцев.

Мать Луки согрела на плите воды, и, принеся кастрюлю в ванну, я вылила ее себе на голову. Вода была достаточно теплая, и я до красноты растирала тело, пока вода в ногах не стала серого цвета.

В школу Лука не пошел, и мы на кухонном полу играли в карты. Мать Луки весь день висела на телефоне, говорила с кем-то тихим голосом и накручивала на палец вьющийся спиралью провод в еще более тугой узелок.

– Утром за тобой заедет Петар, – заключила она, окончательно повесив трубку перед ужином.

– А нельзя просто остаться у вас?

– Милая, мы тебе всегда рады. Но Петар же твой крестный, поэтому по закону…

– Я знаю, – ответила я, устыдившись, что вообще спросила.

Той ночью мы с Лукой спали у него в кровати. Я была рада, что он со мной, рядом, но матрас, которому я так завидовала раньше, казался неприветливо-стерильным, и я скучала по дивану. Лука накрыл меня своей рукой и спросил: «Ну так что?» – и я раскрыла ему самую полную версию, рассказала все, как не смогла бы рассказать его матери, как никому другому не рассказывала. Рассказала про заставу и лес, про отца и про то, как я обхитрила солдат, про обитателей «убежища», про пучеглазого капитана и про то, как он прозвал меня Индианой. Я рассказала ему про Дамира и про забитый трупами автобус, вплоть до того момента, как объявилась у него на пороге. Рассказала ему про мою винтовку.

– Передняя рукоять, газовая камера, шомпол, затвор, ствольная коробка, магазин, контрольный, – проговорил следом за мной Лука, повторяя мои движения рук.

– Ничего себе скорость.

– Ты кого-нибудь убивала?

Единственное, что я утаила, это про солдата с поля.

– Не знаю, – ответила я и формально не соврала.

Мы снова умолкли, но я ощущала, что он не спит, и, распахнув в темноте невидящие глаза, мы лежали, слушая, как завывал холодный порывистый ветер.

Петар звонил предупредить, что он уже в пути. Мать Луки носилась по комнатам, выбивая пыль и складывая белье, а я ходила за ней по пятам.

– Что такое? – спросила она.

– Мне нужна моя футболка.

– Не думаю, что это…

– Пожалуйста.

Она достала футболку со дна ящика комода, будто так и знала, что я попрошу ее назад.

– Правда, надевать ее лучше не стоит, – сказала она и отдала мне футболку. Я кивнула и засунула ее в пакет к толстовке Дамира. К тому моменту футболку отмывало уже несколько рук, но пятна вывести так и не удалось.

Петар после пребывания в армии стал подтянутым, остриженные ежиком волосы уже слегка отросли, а рука была затянута в толстенный пластиковый гипс, почему, как я поняла, он и вернулся раньше срока. Он встал на колено и обнял меня, но, видимо, этого ему не хватило, потому что Петар тут же сгреб меня здоровой рукой и так и нес, пока мы не вышли к машине.

Мать Луки осталась стоять в дверях, скрестив от холода руки.

– Спасибо, – сказал ей Петар.

– Спасибо, – присоединилась я.

Петар усадил меня на заднее сиденье рядом с кучкой одежды, учебников и запасных ключей от нашей квартиры. Велосипед, сказал он, в багажнике, и я смогу на нем ездить от них в школу. Мой прошлый замок ему пришлось обрезать, но он купил мне новый, с кодом, и повозился с ним пару секунд, покрутив в толстых пальцах шестеренки с числами, после чего отдал его мне.

– Знаешь, как с этим обращаться?

– Не то чтобы.

Он отвернулся.

– Я тоже.

Марина, дожидаясь нас, сидела на обочине у многоэтажки. Она подозвала меня, и, когда мы обнялись, я ощутила у себя на шее слезы.

– Не плачь, – сказала я, но она только сильней разрыдалась.

– Пойдемте в дом, – сказал Петар.

Он отдал мои вещи Марине и понес меня внутрь.

4

У Петара с Мариной квартиру переполнило горе, настолько явное, что с нами будто жил четвертый человек. Целую неделю Петар каждый вечер мягко со мной заговаривал, спрашивал, что случилось, но мне еще было непривычно говорить об этом вслух, и в конце концов он так отчаялся, что схватил меня за плечи и начал трясти. Больно не было, но он так тряхнул меня, что я испугалась, и потом попятился, извиняясь и придерживая больную руку.

– Прости. Мне просто надо знать. Я не могу не знать.